Тропы Алтая
Шрифт:
Идя по краю обрыва, она вдруг остановилась, показала вниз на реку, потом подняла розовую руку в коротком рукаве. На руке ее при свете солнца ясно проступали тончайшие, очень короткие волоски, такие же, какие были на листьях трав кругом.
Поднятой светящейся рукой она показала на вершины:
— Можно их не любить?
Рязанцев не ответил — смотрел на горы, на небо и на нее.
Ома вдруг покраснела и руку опустила…
Он же не опустил взгляда, смотрел па нее, какова она в смущении — порозовела так, что солнце просвечивало
— А знаете ли, — сказал Рязанцев наконец, — очень вы похожи на одну женщину, о которой я часто думаю… Только та далеко, в степях, в городе Красный Кут. Вас я еще не видел, только слышал, как вы разговаривали в соседней комнате с Алексеем Петровичем, но сразу догадался о вашем сходстве…
Она несколько оправилась от своего смущения и кивнула:
— Так бывает. По голосу можно человека представить всего и не ошибиться. Верно, верно! Так может быть!
— Но я ту женщину, на которую вы похожи, никогда ведь не видел!
— Только слышали? Может, по радио?
— И не слышал никогда…
Тут Елена Семеновна задумалась. В это время они с камня на камень перешагивали через ручей. Елена Семеновна в ручей заглянула, увидела себя в прозрачной воде и остановилась, будто разгадывая что-то в своем отражении. Очень легкой казалась она, стоя на камне, на котором едва-едва умещались ее белые, сплетенные из узких ремешков босоножки.
— И так, значит, тоже может быть?! — не то спросила, не то согласилась она. — Не видели, даже не слышали, а все-таки представили себе человека… Всего… Можно ли так? Не знаю, не знаю. — Встрепенулась, шагнула на следующий камень. — Пойдемте! Отстали мы с вами…
Парамонов и Лопарев шли впереди, шагах в ста. Рязанцев поглядел на них из-под руки.
— Отстали, да… Пойдемте. — Но сам шагу не прибавил.
— Так пойдемте же скорее!
— Пойдемте…
И опять она вышла вперед и должна была потом приотстать, чтобы идти с ним рядом, а он спросил:
— Ну, а тяжело, наверно, Алексею Петровичу руководить совхозом? Трудно? Вы ему помогаете?
Елена Семеновна пошла не в йогу и скользнула по его лицу коротким, внимательным взглядом, в котором промелькнул испуг, потом ответила строго:
— Руководит не первый год… Учился этому… Да пойдемте же догоним их!
— Они и сами, если захотят, нас обождут… Алексей Петрович уже оглядывается.
— А если ждут, пойдемте скорее.
— Сколько же всего рабочих и служащих в совхозе?
— На первое января было триста восемьдесят восемь… Да вы бы в самом деле спросили у Алексея Петровича, он же лучше знает!
— И бы знаете. — Рязанцев догадался, что именно в этот момент Елена Семеновна совершенно точно поняла: как Парамонов был для него слабым учеником, так им и остался до сих пор. Сделалась еще строже, глаза прикрыла ресницами, щеки у нее как будто вытянулись, исчезла с них добрая припухлость… — Так приходится вам помогать мужу? Вникать в дела?
Шагов десять она прошла молча, будто не расслышала вопроса, потом сказала тихо:
— Я ему жена…
Теперь замолчал Рязанцев. Не хотел кончить с нею разговор и не знал, можно ли его продолжить. Удивился, с каким значением Елена Семеновна произнесла эти слова, и тут же заметил совсем новое выражение на ее лице: она торжествовала и широко распахнувшимися глазами, и неожиданно лукавой улыбкой. Думала, что обезоружила его своим ответом.
— Вот что, — сказал он, — а ведь Алексей Петрович, верно, шагу не шагнет в своих делах без вас. Или мне так кажется?
— Не я его учила делу. Учитель — вы! — Снова она поглядела на него сначала серьезно, потом — лукаво, но тут же сказала еще: — А я что? Я в жизни своей ничего не видела, не знаю!
Вот это было совсем напрасно ею сказано, если она хотела еще полукавить. Не надо было этого говорить.
Догнали Парамонова с Лопаревым, и Рязанцев позвал:
— Алексей Петрович!
— Ась?! — торопливо отозвался Парамонов. Должно быть, Парамонову хотелось закончить разговор с Лопаревым, и он очень радостно произнес это свое «ась».
— Алексей Петрович, ведь вы же на Всесоюзной сельскохозяйственной бывали?
— А как же! В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом — широким показом.
— Ну, а жену с собой брали? Чтобы она посмотрела Москву?
Елена Семеновна не дала ответить. Обидевшись, что о ней спрашивают у мужа, сказала:
— Конечно! Ездила! Все видела!
— Она-то, — спустя долгое время подтвердил Парамонов, — она-то ездила. Все-все я ей показывал там!
— Ну вот, — снова обращаясь к Елене Семеновне, сказал Рязанцев. — Значит, не только эти горы вы знаете…
Его ничуть не озадачило выражение досады на лице Елены Семеновны. Он уже видел на нем и внимание, и радость, и смущение, и лукавство, видел его строгим, а теперь смотрел в ее обиженное и какое-то недоумевающее лицо и думал, что все-таки она не будет обижаться. В самом деле, тихо она заговорила:
— Так вы что же думали — вот так совсем ничего-то я и не видела? Только ведь в Москве-то разве рассмотришься за неделю какую или за две? Я больше удивлялась там. А мало этого — одного удивления…
Таким было примирение между ними.
Паром оказался на той стороне реки. Алексей Петрович поглядел внимательно.
— Здесь Меркурий. Во-он за ветлой — удочки закинуты. Погуди-ка, Гриша!
Шофер, только что подъехавший к переправе круговой дорогой, стал звать паромщика сипловатыми гудками «козлика», и вскоре на том берегу показался человек в бурой войлочной шляпе, с бурой же бородой, с ножом в больших деревянных ножнах на поясе. Крикнул: «Сейчас я! Сей-час!» — и, приложив руку к шляпе, стал рассматривать, кто это незнакомый едет с директором. Не торопясь взошел на паром, а потом снова шагнул на берег.