Троя. История первая
Шрифт:
– Чудовище, чудовище появилось в Скамандре.
– Это проклятие холма Ата обрушилось на нас.
Удивительное дело – разыгравшаяся трагедия не заставила завсегдатаев порта разойтись, разбежаться кто куда, напротив, они толпились у самого причала, стараясь рассмотреть получше, что происходит в воде. Гибель чужеземных судов и незнакомых людей была лишь зрелищем, пусть жестоким и кровавым, но всего лишь чужим кошмаром, не касавшимся непосредственно самих троянцев. Только купцы с мрачными лицами подсчитывали убытки. Все изменилось, как только чудовище вышло на берег. Народ, сбивая и опрокидывая друг друга, помчался прочь, едва когтистые лапы ухватились за деревянные поручни причала. Огромная масса переливалась на солнце, блестя чешуей, чудовище неуклюже продвинулось вперед, сошло на берег, отдышалось и неожиданно проворно
Чудовище очень мало беспокоило, как ему найти намеченную жертву, оно совершенно справедливо полагало, что это проблема троянцев, как можно скорее узнать, зачем оно явилось под Трою. Как узнают – сами отдадут девушку – зачем мне напрягаться? А я покамест порезвлюсь, сочетая приятное с полезным, раз пришлось плыть сюда. Так думал этот монстр, расположившись на высоком берегу рано утром, задремав в высокой траве среди васильков и ромашек. Сладкий сон был бесцеремонно прерван группой молодых людей. Что произошло дальше – известно. Уцелевшие всадники мчались в город, когда чудовище сползло в реку и направилось в сторону порта. Водичка оказалась приятной во всех отношениях – мягкой и прохладной. Чудовище с удовольствием нырнуло как можно глубже, прошлось по дну – солнечные блики где-то там, высоко вверху отразили небо, голубое, безоблачное. Монстр легко оттолкнулся, подняв тучи ила, заскользил на брюхе, закрыв от удовольствия глаза и прибавил скорости. Через миг голова больно ударилась обо что-то твердое и, судя по всему, деревянное. Шишка внушительных размеров вскочила моментально, из ссадины сочилась кровь, в голове зазвенело. В бешенстве монстр принялся крушить корабли, калеча, поедая людей и успокоился лишь, когда в опустевшем порту был учинен полный разгром.
***
Происшествия этого дня взбудоражили Трою. Пока перепуганные люди стекались к дворцовой площади, моля богов о спасении и требуя от властей решительных действий, оставшиеся в живых дети троянского царя, бледные, растрепанные, входили в отцовский кабинет. В этот момент Лаомедонт склонился над бумагами, погрузившись в расчеты, и не сразу поднял голову, когда Гесиона первой ворвалась в комнату и бросилась к отцу. Он обнял ее, бледную, дрожащую, свою плачущую девочку, прижал к себе, провел рукою по волосам.
– Ну что ты, что случилось, дорогая? – сердце заныло в недобром предчувствии.
– Отец. – только и смогла промолвить она. И уткнулась мокрым лицом в отцовское плечо.
Он еще надеялся, вопреки всему надеялся, что это всего лишь неожиданный каприз, и сейчас все пройдет, что она утрет слезы и улыбнется своей милой улыбкой. Но следом за ней в дверях появились сыновья. Он слушал их взволнованный сбивчивый рассказ с застывшим от ужаса выражением лица – бог мой, да может ли это быть. До него не сразу доходил смысл их слов, он отказывался верить услышанному. Какой-то монстр, непонятно откуда взявшийся, убил его детей. Как же это. Лаомедонт неподвижным взглядом уставился прямо перед собой. Погибли, погибли – его мальчики погибли и ничего здесь поделать нельзя. Этого просто не может быть. Я, наверное, не понял. Но снова и снова до него доносились, словно сквозь сон, голоса его детей.
– Мы едва спаслись, отец.
Лаомедонт очнулся. Он вскочил, зашагал по комнате – мысли забегали в беспорядке сбиваясь и путаясь. Гикетаон, Тифон и Гесиона молчали. А что еще можно было прибавить к сказанному? Гесиона всхлипывала, на глазах у братьев блестели слезы. Нужно собрать всю стражу, вооружить людей, послать в бой. Какой бой? Как ни странно, но в Трое до сих пор не было хоть сколько-нибудь обученной армии, способной защитить город и уж тем более, справиться с чудовищем. Такой невероятный просчет предыдущего правителя Лаомедонт пытался компенсировать строительством укреплений – армия была еще только в проекте. Я опоздал. Вот она – беда, настоящая беда обрушилась на Трою, а встретить ее во всеоружии, дать ей достойный отпор невозможно. Именно поэтому рвет сейчас царь последние волосы на своей голове. Именно поэтому мечется он в бессильной ярости по кабинету,
– Ты слышишь, что творится на улице?
Стримона осторожно открыла дверь – она еще не знала, что случилось с ее детьми. Поблекшая, располневшая женщина мало напоминала ту красотку, что когда-то покорила сердце молодого Лаомедонта. Жалкие остатки рано растаявшей красоты еще угадывались в правильных чертах лица, но темные круги под глазами портили его безнадежно. Изобилие украшений лишь подчеркивало морщины и увядающую кожу. Высокий голос обнажал истеричные ноты, Стримона могла в любой момент и по любому поводу закатить скандал, добиваясь таким образом желанного результата – муж уступал ей всегда, лишь бы наконец установилась тишина и покой.
– В городе что-то случилось. – она решительно вошла, огляделась, и заподозрив неладное, взвизгнула – Что это с вами? Что произошло?
Дети опустили глаза под пытливым взглядом. Ощущение несчастья зримо висело в душной комнате. Стримона подошла к окну, резким движением распахнула створки.
– Посмотрите, какая толпа. Что вы молчите?
– Скажите ей – глухо отозвался Лаомедонт и отвел глаза.
Гесиона тихо подошла к матери, взяла ее за руки, Тифон ласково обнял мать – они все еще не решались произнести те слова, что заставят бесконечно страдать эту женщину, дети жалели ее, оттягивая момент, когда сказать все же придется.
– Мама, понимаешь, мама…
Крик сотряс стены и вырвался наружу – Стримона упала без чувств на руки старшего сына. И, вторя этому отчаянному крику, до несчастной царской семьи донеслось с улицы:
– Чудовище, чудовище напало на город – спасайся, кто может.
Спустя десять минут запыхавшийся слуга обстоятельно докладывал Лаомедонту, что он видел и слышал на площади. По всему выходило, что этот монстр, безжалостно расправившийся с детьми царя, успел натворить новых бед. Троянский царь медлил – потрясенный утренней трагедией, он не находил в себе сил выйти к людям, ожидавшим его перед дворцом. А между тем время шло, оно бежало, все ускоряясь с той самой минуты, когда заплаканные дети унесли на руках бесчувственную Стримону, и Лаомедонт остался один. Вот участь правителя – мои сыновья погибли и вот, вместо того, чтобы оплакивать их, дать волю своему горю, я вынужден думать о том, чтобы спасти город, спасти других людей, которых я, может быть, даже не знаю, но, только лишь потому, что они троянцы, я должен сделать это. О, горечь власти. Ты не оставляешь места для личного в угоду общему делу и берешь самую высокую плату за право обладать тобой. Я не могу оплакать моих сыновей, я не могу сказать – гори все синим пламенем, мне все равно (раз они погибли), что будет со всеми вами – мне должно думать, как спасать других, спасать свою Трою.
10. Гесиона
Уже над городом сгустились сумерки и окружавшая дворец толпа значительно поредела, а вопрос что же делать так и не был решен. Сегодня Лаомедонт не нашел в себе сил выйти к народу. Люди неуверенно топтались на месте – объединенные общей бедой, не имея ни малейшего понятия, как противостоять свалившемуся в одночасье несчастью, они сразу вспомнили о проклятии холма Ата, о том, что сам Аполлон когда-то предостерегал их отцов и дедов, и что теперь делать им самим, столь опрометчиво забывшим эти предостережения.
Народ искал помощи здесь и сейчас, хотя и понимал – справиться с чудовищем не под силу ни их не в меру растолстевшему изнеженному царю, ни спешно набиравшемуся по этому случаю троянскому ополчению. Слишком мало внимания уделялось прежде властями Трои защите города – военные игры светской молодежи больше походили на азартные состязания, чем на планомерную продуманную подготовку отрядов обороны.
Илион изначально задумывался как открытый для всех – мирный торговый город, который к тому же защищают сами боги, а потому совсем недавно был уверен в своей исключительности и неуязвимости. И пусть далеко не все жители Илиона жили богато, зато все единодушно верили – уж с ними-то никогда ничего не случится. А когда это все-таки произошло, и богатые, и бедные оказались не готовы противостоять беде.