Тройной фронт
Шрифт:
Тогдашняя партийная власть сделала его «руководителем газеты». И очень скоро он стал замечательным руководителем! Он чувствовал полосу, как свою ладонь, сделать макет номера мог из ничего. В редакции держалась атмосфера веселой интеллигентной игры. В других редакциях – спивались. Но точила Юрия Константиновича единственная большая, и типичная для фронтовиков, беда – он боялся начальства. Наверное, тут играло роль и отсутствие высшего образования и воинская субординация, впитанная, фактически, с детства, и тягучий страх сталинских времен: «Слово не воробей – вылетит – поймают! И посадят!» и т. д.
И вот однажды, когда я принес очерк, где переврал девятнадцать фамилий из двадцати двух и готовился к увольнению, никакого разноса я от него не получил. Хотя он сам только, что вернулся из парткома и вытирал платочком потный лоб.
– Фамилии переврал? Только-то? Если хочешь знать, это даже украсило номер! Мы же кроссворда не печатаем! Ты бы видел, как газету с прилавков рвали. А я тебе даже, отчасти, благодарен. Зная твою любовь к России, я понимаю как ты «скрипел сердцем», когда, обозвав Виктора Иваном, нигде это не обыграл, в том смысле, что вот, мол, «Наш русский Иван закончил ВТУЗ» – Тем более, что переименованный тобою в «Ивана» Виктор – татарин.
И непедагогично, но утешительно, налил мне рюмочку коньяка.
– Мы что газету делаем? Мы милый ты мой, печатную туалетную продукцию выпускаем. Настоящая газета – литература! А настоящая литература – драматургия! Нет драматургии – нет нерва, события, трагедии – нет и литературы!
В инвентаре редакции числилась гитара, и Юрий Константинович очень ловко мог «урезать под рокот струн». Подмигивая, он пел, пил и комментировал:
«Я опущусь на дно морское!
Я подымусь за облака!
Я дам тебе все – все земное –
Лишь только ты люби меня!»
– Ты – понял? «Что -то слышится родного…» Это же хорошо усвоенный Лермонтов. Это же демон поет! Ты понял?
«Я претерпел все муки ада!
И до сих пор я их терплю!
Мне ненавидеть бы вас надо,
А я, безумный, так люблю!»
– Сечешь уровень трагедийности? А накал страстей, в натуре, осязаешь? Ну, что очаровательные глазки вылупил? Наливай! Вот так газету делать надо! Вот так читателя завоевывать! И тогда народ скажет нам большое, «глыбокое мерси». А у нас все больше доценты пишут про проценты! А зачем хрестьянину про это знать? И куды ему податься? Со своей неизбывной тоской? Тока – в шинок! А с газеткой – тока в нужник!
«Я милого узнаю по походке,
Он носит серые штаны.
Он шляпу носит белую панаму!
Штиблеты ( Что ты!) носит на скрипу!»
– Вот где художественный образ! Метафора, аллитерация, елы палы! Это все надо записывать! Это все надо коллекционировать! – стонал от удовольствия Юрий Константинович. – Этому же цены нет! Это – портрет души народа!
Сам он был коллекционер бешеный – собирал экслибрисы, книги, марки, монеты. И говорил мне с гордостью:
Вторая такая марка была еще у капитана Руднева, но она на «Варяге» погибла, а у меня есть!…
Он, одним из первых, начал собирать «перловник» – коллекцию «перлов»: из заявлений, протоколов, писем читателей, объявлений. Частенько он звонил нам в отдел и сообщал:
– Из заявления в милицию «При желании досмотреть драку до конца, был избит обеими сторонами», или из медицинской карточки мальчика, засунувшего голову в ночной горшок. «Анамнез: голова в инородном теле».
Притопывая носками, до зеркального блеска начищенных, ботинок, насвистывая щербатым ртом, он всегда что-то клеил, выписывал, рассматривал в лупу…
– «А, па де спань есть хорошенький танец!
А, так приятно его танцевать….» – обратите всевозможное маленькое внимание на это фото! Скучная подпись! Это же сплошная бюстгалтерия! А где жечь глаголом сердца людей? Переделать! Юноша, вы же гениальны! А не надо лениться… Лень – ворота всех пороков.
И с хрустом потянувшись, вдруг плеском ладоней проходился по груди, коленкам и столу…
– Именно так! Ритм нужен! Динамика. Раз на площади команда с крейсера – балетное яблочко в белых штанишках… Носочки тянуть, носочки тянуть… У них и оркестр, и ансамбль всего черноморского флота. А у меня такой Тима –безликий, в смысле альбинос. Бушлатик скинул, как дал с носка. Без ансамбля! Сам – бля! Один – бля!… Вот именно! Молодец с огурец, задница в солярке. И сразу трудящимся понятно: где система товарища Станиславского, а где искусство. А в Одессе за «Яблочко» – все специалисты! Там на «понял-понял» не пройдет.
А катерник – пространства с пятачок, друг у друга на башке сидим – мотор, патрубки две торпеды и темперамент! Вот отсюда и ритм, и чечетка…
Дымовую завесу раскинут. Полный вперед! 120 км! Катера веером! Он содит из всех стволов! А мы то – фанера клееная. Иной раз прошивает оба борта, а мы на плаву и скорости не теряем. Главное долететь и кинуть в точку. Выполнил боевую задачу – молодец! И чтобы девушка могла тобой гордиться! Торпедные катера – оружие разового пользования!
С крейсера мореманы – ну, просто Лебединое озеро, а катерники народ шустрый, раз двас и на баркас! Вот тебе и ритм.
В День Победы я увидел его в таком блеске орденов и медалей, что у меня в глазах зарябило.
– Двух не хватает. Нет и не будет, – сказал он, сдувая пену с пивной кружки – «Материнская слава» Первой и второй степени. И орден Победы. Хотели мне, но Эйзенхауэр перехватил.
В золоте и серебре я разглядел скромную надпись «За взятие Берлина.»
– А это как же? Вы же катерник!
– Элементарно, Ватсон. Берлин, столица фашисткой Германии, между прочим, расположен на речке Шпрее. А если есть жидкость, хотя бы в стакане – моряк необходим! Дунайская флотилия – слыхал?
Это мы и есть. Между прочим, гады своих морячков из Ростока подтянули на оборону логова. Очень мы мечтали их за кадык подержать, но не довелось… Пока на живописнейшем берегу речки Шпрее колючку рвали – пехота их расчепушила. Не сподобились проверить немецкую шпротину на вкус. Хотя была такая лирическая задумка! Но не сбылась мечта поэта! А к рейхстагу на экскурсию ходил. Автограф оставил. Через «Ф» или через «В»?
– Через «В».
– Умный мальчик. Пива хочешь? Напрасно. Там один морячок, между прочим, с Дона, донской моряк или морской казак, в Берлине отца нашел. Остарбайтен. На электроламповом заводе «Осрам». Вот такой интересный факт. У меня, где – то записано, не то Москвин, не то Москаленко. Еще фотография в газете была. «Сыны освободили отцов». Стоят там такие оба. Нареванные! Вот это я понимаю – материал.