Трудно быть солнцем
Шрифт:
Врать Николай Леонидович мог, не краснея, сказывалась многолетняя практика. Когда он получил приглашение в прокуратуру дать свидетельские показания по поводу смерти Олеси Гриценко, то сразу понял – они что-то знают о скандале. Но он не собирается выносить на суд свидетелей свои, так сказать, личные проблемы. Олеся Гриценко была именно этим – его личной проблемой и его большой ошибкой.
Седьмого августа утром, сидя за завтраком со своей супругой, Мариной Васильевной Миловидовой, сыном Николашей-младшим и тещей Лидией Ивановной, Николай Леонидович, как это обычно бывало, просматривал местную прессу. Его вторая супруга, женщина
– Мама, не хочу, сама ешь эту каку, я хочу шоколадку!
Марина Васильевна вздохнула, откусила тост (хотя знала, ей надо сократить количество поедаемых ею тостов, иначе она снова поправится на несколько килограммов и не сможет влезть ни в одно из своих платьев, а новый учебный год не за горами), тряхнула длинной косой, которую носила с самого детства, и произнесла:
– Коля, как обстоят дела с этой мерзавкой Гриценко?
Николай Леонидович, прихлебывая обжигающий черный кофе, который пил без сахара по семь-восемь чашек в день, ответил, углубившись в чтение статьи про Cтароникольский университет, в котором работал:
– Я отчислю эту сучку, Марина, не беспокойся.
– И правильно, – встряла в разговор теща, Лидия Ивановна, полная особа с рыжим перманентом и подведенными синей тушью глазами. Глядя иногда на мать, Марина Васильевна вздыхала – ей грозило стать такой же через двадцать лет. Однако у нее была коса, ее гордость!
– Мама, где шоколадка? – продолжал верещать Николаша-маленький, теребя мать за жирную коленку. – Дай шоколадку, мама! Ты слышишь, корова, дай шоколадку!
Никто бы и никогда не посмел называть так Марину Васильевну Миловидову, доцента кафедры истории русского языка и стилистики того же Староникольского филиала Открытого гуманитарного Московского университета и заведующую секцией русского языка как иностранного. Женщина приятная во всех отношениях, что соответствовало ее фамилии – Миловидова, – она превращалась в настоящую фурию, если кто-то смел затрагивать ее честь и достоинство. Однако ее единственный сынок, поздний ребеночек Николаша, был для нее, как, впрочем, для отца и бабки, буквально всем.
Николаша укусил мать за коленку и забарабанил по ней увесистыми кулачками:
– Дай, мама, дай! Ты корова, толстая корова! И дура набитая! И какашка!
Умилительно улыбаясь, Марина Васильевна поцеловала сынка в куполообразную голову, потрепав его светлые волосенки, и сказала с улыбкой Моны Лизы:
– Коля, посмотри на наше сокровище, оно делает такие поразительные успехи!
– Я же говорила вам, что он не должен играть с соседскими детьми в песочнице, он юный гений, а возится со всяким отребьем, – теща Лидия Ивановна поставила перед зятем, который был младше ее всего на пять лет, очередную чашку с дымящимся кофе.
Марина Васильевна, с грацией беременной гиппопотамши поднявшись с табурета, открыла кухонный шкафчик, который был забит шоколадками, коробками конфет и пакетами с карамелью. Это были подношения нерадивых и желающих подлизаться студентов, которые, зная, что сдать зачет или экзамен по стилистике или риторике Марине Васильевне с первого раза практически невозможно, сбрасывались на подарки строгой доцентше. Однако, разумеется, студенты не отделывались такими пустяками, как конфеты, пускай и самыми дорогими. Этого хватало, чтобы получить госоценку – заветную тройку. Те же, кто желал видеть в зачетке и ведомости что-то повыше, должен был раскошеливаться, например, на тостер, телевизор или музыкальный центр – вещи, которые потом перекочевывали в квартиру супругов Машнэ-Миловидовых.
– Боже мой, вот это да! – закричал вдруг Николай Леонидович, двинул длинным локтем, и чашка с кофе полетела на пол. Она разлетелась вдребезги, горячая жидкость окатила Николашу, который поедал шоколадку. Ребенок заверещал, как будто его резали. Засуетились мать и бабушка, они стали дуть на обожженное место и упрашивать Николашу прекратить дикий вопль. Получив в подарок коробку конфет с начинкой и две шоколадки, мальчик успокоился.
– Коля, в чем дело? – спросила злым тоном Марина Васильевна. – Что ты там такое раскопал? Наш малыш плачет, а ты и не реагируешь! Еще отец называется!
Декан Машнэ, облаченный в майку и шорты, которые обнажали его удивительно белые безволосые ноги и тощую грудь с увесистым пивным животом, в самом деле не замечал возни на кухне, где вся семья в полном составе завтракала. Обхватив костистую голову цепкими руками, он вчитывался в газету. Его глаза, похожие на перезревшие ягоды крыжовника, за толстыми стеклами очков буквально прыгали.
– Вы не поверите! – произнес он, едва ли не хохоча. – Боже мой, вот она, божья кара. Гриценко нашли удушенной в парке!
Смысл сказанного доходил до Марины Васильевны и Лидии Ивановны несколько секунд, затем и супруга декана расхохоталась звонким, неприятным смехом:
– Боже мой, Коленька, дай почитать! Неужели эта гадюка на самом деле сдохла? Такого не бывает!
Николай Леонидович, отстранив руки жены от газеты, сам прочел с издевательскими интонациями небольшую заметку, которая так взбудоражила его самого и членов его крошечного семейства: «В городском парке было обнаружено тело 19-летней студентки Староникольского филиала Открытого гуманитарного Московского университета Олеси Гриценко. Она стала жертвой неизвестного убийцы, который задушил девушку при помощи шарфа. Следствие рассматривает версию разбойного нападения и преступления на сексуальной почве…»
– Не может быть! – захлопала в ладоши Марина Васильевна. – Гриценко мертва, ты уверен, Коля? Это она или ее однофамилица?
– Она, она, – с уверенностью пробасил декан. – Только она и может быть. Господи, как же я рад, что эта дрянь сдохла! Я сам мечтал, Марина, что задушу ее собственными руками, и вот кто-то сделал это…
Марина Васильевна, отправив перемазанного Николашу в детскую доедать конфеты, вернулась на кухню и, внимательно взглянув на мужа, произнесла:
– Коля, скажи мне честно, ты ведь не причастен к этому преступлению? Гриценко убил не ты и не по твоему приказанию? Потому что если это так, Коля, то мы все окажемся в опасности…
– Марина, о чем это ты? – Муж уставился на нее своим знаменитым, пробирающим до мозга костей рентгеновским взглядом сквозь очки. – Я к этому не причастен, клянусь тебе! Это совпадение, не более того….
Однако на Марину Васильевну взгляд мужа не действовал. Покачав головой и тряхнув седой косой, она сказала:
– Смотри у меня, Коля, если я узнаю, что это ты затеял смерть Олеси, то тебе несдобровать. Это уже убийство, серьезное преступление, ты рискуешь не только местом декана, но и свободой, а также будущим Николаши.