Трудные дети
Шрифт:
— Еще бы. Заслуженный артист СССР.
— Да что вы? А чего жирный такой?
Она рассмеялась лающим смехом, явно позабавленная моим комментарием.
— Пенсия большая. Живет хорошо. Жрет с утра до вечера. Чахнет от одиночества. Где ж тут не потолстеть?
Бывают же у людей проблемы все-таки. Денег - море, еды - море, а они чахнут. Я только головой покачала и пошла кашу варить Элеоноре Авраамовне, выкинув из головы посетителя.
Наступило новое лето. Жизнь устоялась, был определенный распорядок - Элеонора
— О чем задумалась, милочка?
– бабулька испытующе поглядела на мое напряженное лицо, сведенные на переносице брови и заинтересовалась.
— О вечном.
— А поподробней?
— В универе…
— В университете, - тоном на пару градусов холоднее предыдущего, поправила она.
— Ну да. В университете нам предложили на изучение еще один язык. Как факультативный.
— И что?
— И…я теперь думаю.
— О чем тут думать? С людьми надо общаться, и языки для этого нужны.
Досадливо поморщилась и махнула головой, растрепав рваную челку.
— Да знаю. Где только денег взять? Обучение кучу бабок стоит.
— У тебя есть стипендия, - напомнила хозяйка.
— Три копейки?
— Денег не дам.
— Элеонора Авраамовна, хоть вы и считаете меня дурой, но за столько лет даже я поняла, что просить деньги у вас - бесполезное занятие.
— Молодец, - улыбнулась старушка и похлопала меня по руки.
– Вот он ум. Попер.
— Вам все смеяться.
— Почему бы и нет? Твои проблемы все равно меня не касаются.
— Ладно. Элеонора Авраамовна, совет можно?
— Мне или от меня?
— От вас мне.
— Рискни.
— Вот если бы вы выбирали между французским и немецким, что бы выбрали?
— Французский, - незамедлительно ответила старушка, не допуская и тени сомнений.
– Еще мне не хватало учить язык фашистов.
— Но вы его знаете?
— Врага надо знать в лицо. И…не только в лицо.
— А французский знаете?
– сделав невинное лицо, на котором было написано лишь любопытство, как бы между прочим спросила я.
— Знаю. Ох, Александра, был у меня один француз…
— Да-да, - краем уха слушала ее рокотание, а сама думала, какие пункты своего бюджета придется урезать, чтобы насобирать деньги на учебу.
Это была моя первая долгосрочная инвестиция в будущее. Я словно сапер на минном поле продумывала шаги, выбирала правильную и безопасную клетку. Это действительно были большие деньги, которые не приносили дохода сразу - оставалась всего лишь надежда на то, что мой вклад станет надежным подспорьем в будущем. А надежность для меня - один из главных приоритетов.
Пользуясь тем, что платить можно была за семестр, я внесла первую сумму и принялась усиленно заниматься. Языки - не то чтобы мое, но все же лучше, чем искать смысл в картинах Дали. На занятиях французским я хотя бы понимала, о чем пытаюсь сказать.
Элеонора Авраамовна мне и в этом помогла. С произношением, с теоретической базой, да и вообще, просто помогла, не забывая, правда, при этом неустанно повторять.
— Великий Боже, о чем ты думал, когда давал этому созданию язык? Александра, ты меня без ножа режешь.
— Успокойтесь, я вас не трогаю.
— Ну кто так говорит? Покажи мне человека, который исторгает из себя такие же ужасные звуки, как ты?
– она выдерживала драматическую паузу, закрывала глаза ладонью и трагично качала головой.
– Ужас! Сплошной ужас. От тебя любой француз сбежит, стоит ему услышать хоть слово.
— Слушайте, Эл-леонора Авраа… - не сдержалась я. У меня не получалось, я нервничала и потому запинаться начала, путая русские и французские звуки.
– Помолчите, а? Будьте так любезны.
Она нещадно боролась с моим ртом, как сама об этом говорила. Вечерами ставила мне пластинки - а если их не было, то кассеты - с песнями французских певиц прошлого столетия, заставляя меня делать две вещи: понимать, о чем поют, и пытаться подражать французскому говору. Дело пошло на лад - что-что, а подстраиваться и мимикрировать я всегда умела, как никто другой.
Все бы хорошо, не попадись мне в руки пластинка Мирей Матье. Я ее наслушалась, вдохновилась, так сказать, запомнила ее произношение и переняла для себя. А старуха этот момент банально пропустила. В итоге через месяц я получила такой нагоняй от преподавательницы французского, что почти в себе разочаровалась.
Элеонора Авраамовна приняла это за личное оскорбление. Как же так, ведь она не может научить плохому. А тут говорят - неправильное произношение.
— Скажи мне что-нибудь, - сделала повелевающий жест рукой и внимательно на меня уставилась.
— Что?
— Что угодно.
Ну я и сказала. Жалко мне, что ли? А Элеонора Авраамовна неожиданно за сердце схватилась и начала обмахиваться газеткой.
— Воды мне! И валидол.
— Я все правильно сделала.
— Детка, - мягким тоном проворковала старушка. Так с душевнобольными обычно разговаривают.
– Ответь мне честно, кто та сволочь, что научила тебя ТАК грассировать?!
— Мирей Матье, - последовал невозмутимый ответ.
Бабулька за голову схватилась, пластинку певицы задвинула в самый дальний ящик и строго-настрого приказала забыть о существовании такой певицы. Только все равно уже сделать ничего было нельзя - с годами сгладилось, конечно, но говор уже утвердился.
— Теперь тебя точно ни один француз не поймет, - заявляла старуха.
— А вот посмотрим, - парировала я.
Несмотря на “южный” акцент, с французами в дальнейшем у меня сложились прекрасные отношения.