Трудные дети
Шрифт:
В какой-то степени даже сам Марат стал жить моей жизнью. Теперь он точно знал, с кем я учусь, общаюсь, в каких отношениях состою. У меня были знакомые, так называемые друзья, хотя за друзей я их не считала. Но были такие люди, с которыми я могла бы прошвырнуться по магазинам или выпить кофе. Одна поправочка - если бы я в этом нуждалась.
Но Марат знал о них всех, а я знала обо всех его знакомых. В то время мне трудно было по-настоящему оценить особую степень доверия и единения, образовавшуюся между нами. Я не ценила, вернее, занизила ее стоимость. Мне казалось, что это так же нормально и обыденно, как и
Я проникла еще глубже, если такое вообще возможно. Я проникла даже туда, куда боялся заглядывать сам Марат.
Он же чеченец. Родившийся в Чечне, воспитывавшийся в правильной, по их законам, семье. Мне так казалось из его немногословных рассказов, которые состояли из пары-тройки рубленых предложений. Я знала, что его отец любил его мать, она была его первой и единственной женой. Больше он не хотел. Я знала, что его отец учил Марата многим вещам - это проглядывалось в изменяющейся тональности голоса, в которую прорывались глубокие, спрятанные воспоминания. Но стоило копнуть глубже, как Марат закрывался. Захлопывался, как мерзкая раковина, и мне хотелось стукнуть его по башке и заявить, что он упрямый дурак.
Но я же не таран, и такой способ с Маратом никогда не прошел бы. Приходилось действовать мягко, нежно, ловя мужчину в такие моменты, когда он больше всего уязвим. Это два состояния: пьяный Марат и пресыщенный Марат. Ну а так как пил он редко, то оставалось лишь второе. Другое дело, что после секса уже мне не хотелось говорить и о чем-то спрашивать.
Я садилась на Марата верхом, легонько его целовала и гладила. Очень нежно, бережно - касаясь совсем не так, как в порыве страсти. Любила перебирать его волосы, и мужчина чуть ли не мурлыкал от удовольствия. Он почти засыпал, откидывая мне голову на ладонь, а я, как кошка, калачиком сворачивалась у него на груди, убаюкиваясь мерным стуком уверенного и надежного сердца.
— Скажи что-нибудь, - шепотом, еле слышно попросила я. Такой момент не хотелось портить громкостью.
Марат зарылся в мои волосы, наматывая черные пряди на крепкие пальцы.
— Что сказать?
— Не знаю. Что хочешь. Скажи что-нибудь по-чеченски.
В такие моменты он не злился и не нервничал. Полумрак и нежность успокаивали нас обоих.
— Что?
— Что угодно. Хочешь, даже ругайся на меня, - щекой потерлась о короткие темные волоски на его груди.
– Только тихо. Не шуми.
В первый раз он не ответил. Во второй - весело хмыкнул. Но я же упертая. В третий раз он сказал пару слов. Позже - мог минут пятнадцать о чем-то мне рассказывать, смеясь над моим растерянным, озадаченным и очень серьезным выражением лица. Я ни слова не могла понять, тарабарщина какая-то, но мне нравилось слушать то, как он говорит. И я изо всех сил это делала. Не понимала - чем безумно мужчину развлекала - но слушала.
— Перестань хмуриться, - Марат протянул руку и разгладил бледный лоб.
– У тебя такое лицо сразу…интересное становится.
— Не
— Я знаю английский.
— Знаешь, да?
– расстроенно протянула я. Учить еще один язык мне не хотелось.
Чечен понял причину моего разочарования и подавился смехом, получив от меня кулаком по ребрам.
— Знаю.
— А немецкий?
— Знаю.
— Французский?
Он покачал головой, заставив меня расплыться в загадочной улыбке, кроющейся в уголках губ и глаз.
— Не знаю.
— Отлично. Я тогда буду учить французский. А потом как ска-а-а-жу тебе что-нибудь такое…
— Для этого я выучу все неприличные словечки, - посерьезнев, заявил Марат.
— Ну тебя.
Он сказал отрывистую, короткую фразу на своем языке, заставив меня снова нахмуриться и наклониться к нему.
— Что? Что значит “сунахь…”
— Забудь. Иди сюда.
Мужчина притянул меня к себе, заглушая все вопросы и выбрасывая из моей головы все мысли. Эта ночь, как и остальные, принадлежит нам. И только нам.
Он никогда не говорил на этом языке с Оксаной, ее родителями и со своим окружением. Даже с Трофимом и Дирижером не говорил. Не знаю почему. Наверное, не хотел, чтобы его снова этим попрекали. Правда не знаю. Вроде Ксюша с ее родителями - умные люди. В смысле, доверчивые (в лице дочери), но образованные же, грамотные, с широким кругозором. Только всего, что отличается от их устоявшейся жизни, они боялись и презирали.
Родители его жены и так часто попрекали этим Марата, считая его диким каким-то, недостойным. Я не знаю. Он их умнее, хитрее, сильнее. Марат в два счета разорил отца Оксаны, сделав все с хирургической отстраненностью и точностью. Как по нотам. Он облапошил их всех, оставил с носом, но они - что не укладывается у меня в голове!
– по-прежнему считали его грязным и недостойным их. Только вот сейчас, когда Марат давно оставил этих снобов у себя в хвосте, заставив глотать пыль, его мало интересовало их мнение.
Я же наоборот, вытаскивала на поверхность спрятанную часть Марата. Он наполовину чеченец, воспитывавшийся в своей стране до четырнадцати, пятнадцати лет. Иногда он о ней рассказывал. Говорил, что там красиво и тепло. Но почему-то Марату было легче подавить все в себе, хотя, возможно, он просто привык. Не знаю.
Зато я знала, что не позволю ему прятаться. Не от меня. Это был мой шаг, очень важный шаг, и более того, я почти физически ощущала, как все меняется.
В конце июля у Марата намечалось день рождения. Я никогда его не поздравляла до этого. Ни разу за четыре с лишним года. Он всегда отмечал его с Оксаной, а подарок…что я могла подарить? Насчет подарка своими руками…пфф. Мне это казалось низким и недостойным.
Сейчас мы праздновали вместе. И я готовила подарок, пусть и на деньги Марата. И первым делом ноги понесли меня…в библиотеку. Нашла информацию о Чечне, всякие легенды, историю. И зацепилась за одну мысль. Возможно, у меня нет своих денег, я не могу купить дорогой подарок, но я могу сделать…кое-что, что Марат не сможет проигнорировать. Влетит мне или нет - другой вопрос.
В день его рождения днем я поехала к нему в офис. Столкнулась на входе с Плетневым, вежливо кивнула и спросила:
— Марат у себя?