Трудные дети

Молчанова Людмила

За этот месяц Марат ни разу ко мне не приехал. Ни разу. Изредка приезжал Трофим, с каждым разом глядя на меня все мрачнее и мрачнее.

— Ты вообще ешь?
– как-то не выдержал мужик.
– Или святым духом питаешься?

— Брось, Леш. Поесть я люблю. И нарочно морить себя голодом не собираюсь, уж поверь. Я еще не настолько выжила из ума, чтобы с жиру беситься.

— Почему ты не в университете?

— Сегодня пар нет, - обронила вскользь я и налила себе стакан воды.

— Врешь ведь, - недоверчиво прищурился он.

— Вру. А если

знаешь, что совру, зачем спрашиваешь?

— Тебя Марат видел? На кого ты похожа?

— На кого?

— Жертва Бухенвальда, твою мать.

— Что такое Бухенвальд? Звучит устрашающе.

— Тебе еще повезло, что Марата нет в городе. Он бы тебе устроил.

— Только это он и умеет. Устраивать мне, - невесело усмехнулась и попыталась обойти возвышавшегося в проходе Трофима.
– Кстати, а куда он уехал?

— Ты не знаешь?

— Откуда? Мне никто ничего не рассказывает. Можно сказать, ты - моя единственная внешняя связь с миром.

Лешка задумчиво на меня поглядел, и в его взгляде почти неприкрытая жалость сквозила, что меня просто взбесило. Я глаза сузила и зло процедила:

— А вот жалеть меня, милый мой, не надо. И руки убери, - вяло плечами передернула, что никакого впечатление не произвело.
– Убери, я сказала.

Послушался. И даже отступил, сделав шаг в сторону.

— Саш, это не дело.

— Я прекрасно знаю, что дело, а что нет. Не лезь ко мне, Трофим, по-хорошему прошу. Улыбайся его жене, ему самому, ходи к ним на ужины, только вот меня во все это не вмешивай. Я сама могу распоряжаться собственной жизнью.

— Я вижу.

— Могу, - с нажимом повторила и вскинула подбородок, делая все, чтобы не возникло и тени сомнения в моих словах.
– И буду. Но ты не вмешивайся.

Когда Лешка, наконец, свалил, я нашла в себе силы дойти до ванны и посмотреться в зеркало. Да уж, в словах Трофима не то что зерно, а скорее, непаханое поле правды. Выглядела я отвратительно. Причем себя не запускала. Волосы чистые, кожа хорошая. Картину портили лишь черные круги под глазами, неестественная бледность, уставший вид и жуткая худоба, из-за которой проступала каждая косточка на моем теле. Я на себя смотрела, и мне все казалось, что легчайший порыв ветра и меня пополам переломит. А ведь и раньше меня коровой нельзя было назвать.

Так дальше нельзя. Я себя люблю. Люблю больше, чем кого бы то ни было. И я устала. Очень тяжело находиться рядом с сильным человеком, который сознательно всё и всех переламывает, подминает под себя. Я могла достойно отвечать, я не слабая, но у меня не получается отдавать все, не получая ничего взамен. Я устала.

На следующий день позвонила Лехе и официальным тоном поинтересовалась о дате приезда Марата. Трофим хмыкнул, но послушно сообщил, что чечен приезжает сегодня вечером. Я вежливо поблагодарила мужчину и пошла собирать вещи.

Не мелочилась, но по большому счету забирала только деньги, какие были, и украшения. Уложилась в один чемодан, и когда закончила, почувствовала, что еще немного и упаду от усталости. Облизнула пересохшие губы, налила себе воды, залпом ее выпив, и набрала новый домашний номер семьи Залмаевых. Трубку взял Марат. Мысленно я не могла не усмехнуться. Неужели почувствовал?

— Привет.

— Саша?
– в его голосе послышалось легкое удивление.
– Привет. Ты зачем звонишь?

— Я не могла до вас дозвониться.

— Ну да, мы с Оксаной были в отъезде.

Я закрыла глаза, чувствуя тупую боль в груди, и задержала дыхание.

— Ясно. Куда ездили?

— Не забивай себе голову. Мы насчет роддома узнавали.

— Московские вас не устраивают?

— Саш… - с легкой угрозой протянул Марат. Вот мне снова обозначили границы. Как мило.

— Ладно, я как всегда молчу. В общем, Марат, я не для этого позвонила.

— Что у тебя с голосом?
– неожиданно перебил он.

— Ничего. Может, ты дашь мне договорить?

— Угу.

Осторожно присела на краешек тумбочки и оперлась спиной на стену.

— Я устала, Марат.

— Отдохни.

— Ты не понял, - чуть усмехнувшись, покачала я головой, сожалея, что он не может меня видеть. Но он слышит и чувствует меня, как никто, что не мешает плевать в мою сторону, как только угодно.
– Я устала.

Он подобрался.

— О чем ты? Саш, вот что ты снова начинаешь? Давай так, - не знаю, что чечен такого услышал, но он резво засуетился, слышно было, как шелестят какие-то бумаги и передвигаются с места на место тяжелые предметы.
– Саш, я утром приеду, и мы обо всем поговорим. Ладно? Я все решу.

— Ты идиот, Залмаев, - без злости выдохнула я в трубку. Сил на злость не было.
– Я устала. От тебя устала, от твоих поездок, пренебрежения, от твоей жены вместе с ребенком. Но в первую очередь - от тебя. Я ухожу.

— Нет.

Вот так всегда. Никакого “почему” или “давай все обсудим”. Лишь короткое “нет”, которое как будто решит все проблемы.

— Не нет, Марат, а ухожу. Мне плохо рядом с тобой, а я не хочу, чтобы мне было плохо. Я хочу, чтобы мне было хорошо. И я позвонила тебе, чтобы предупредить. Такси уже вызвано, вещи собраны. Я забрала все деньги, что здесь были, кое-какие вещи и украшения. Надеюсь, ты не в обиде.

— Только попробуй шаг сделать, и я тебя по стенке размажу, - прогрохотал Марат, и все бумаги с тяжелыми предметами полетели на пол.
– Стой на месте, поняла меня?! Саша!

— Я это слышала, Марат, причем неоднократно. Причем в такой же ультимативной форме. Уже неактуально, честное слово. Отпусти по-хорошему. Все, что мне нужно - я взяла.

— Я сказал НЕТ!

— Не кричи, хороший мой, жену напугаешь. А ей нервничать нельзя. В общем…я все сказала.

— Саша! САША!

Я отняла трубку от уха и пару секунд наблюдала за тем, как она едва ли не кипит от яростных криков и угрожающих обещаний. Потом у меня разболелась голова, и я разъединила связь. Позвонила в такси, мне пообещали машину через десять минут. Принялась ждать.