Трудные дети
Шрифт:
Почти не общаясь, мы, тем не менее, узнавали о прошлом друг друга. Как правило, крупицы информации приходилось вынимать из коротких рубленых фраз, которыми мы периодически перекидывались, но нас вполне устраивало такое общение, потому что оно не было целью и вообще, никак не трогало.
Сосед оказался на два года старше меня и уже закончил аграрный институт в родном Орле.
– И на кого учился?
– спросила я с интересом. Было в нем что-то такое фундаментально-простенькое, даже не простое. Расхлябанное что-то было, и поэтому никак не получалось представить его примерным студентом, согласившимся корпеть над учебниками.
– На ветеринара.
–
– Врач, - степенно кивнул он и повернулся на спину, отчего пружины кровати жалобно застонали.
– Только для животных.
– Почему не для людей? Мозгов не хватило?
– Человеколюбия.
Я одобрительно на него покосилась.
– Неужели? Что так?
– Просто не люблю людей.
– А животных любишь?
– Да.
– Знаешь, в науке твоему извращению название есть. Зоофилия называется.
– Я очень рад, - сдержанно отозвался парень, не обратив никакого внимания на мои поддразнивания. Неожиданно с другой стороны двери раздался глухой мат и сразу же - несдержанные проклятье. Мы замерли и замолчали. Наконец, дождавшись, когда все стихнет, Антон произнес: - Ложись спать.
У нас не было привычки вторгаться в чужое личное пространство, учить жизни и философствовать. Мы не напрягали друг друга, воспринимая соседа как своего рода один предмет из скудной меблировки, которая, тем не менее, изредка радует глаз. К сожалению, совсем скоро наша устоявшаяся идиллия была с треском разрушена и растоптана милой очаровательной барышней, которая смотрелась здесь также к месту, как, например, седло на корове.
Вспомнилась фраза Чехова, кажется, которую обожала повторять Марья Петровна. О ружье, висящем на стене, которое обязательно выстрелит. И третья пустующая кровать этой ночлежки в моей пьесе как раз и оказалась ружьем.
Девушка приехала примерно в обед. На удивление, именно в тот день мы с Тохой были дома. Неожиданно в замке завозился ключ, с первого раза даже не попав в замочную скважину. Я и Антон коротко переглянулись, оба потянулись за оружием, только у него, в отличие от меня, был кастет, и напряженно уставились на дверь. На пороге оказалась только что проснувшаяся и злая с похмелья Лёня, а рядом с ней, скромно и робко улыбаясь, переминалась с ноги на ногу молоденькая девушка, склонившаяся под тяжестью нескольких чемоданов.
– Сдвиньте шмотки, - севшим голосом приказала Лёня, кивая на самую дальнюю кровать, куда мы сгрузили все барахло.
– Это дочь моей подружаки. С вами поживет.
Ехидное замечание о том, что у Лёни подруг по определению быть не может - только собутыльники, пришлось подавить. Вместо этого я поднялась, забрала свой пакет и пристроила его у себя в ногах. Девушка улыбалась, тихо проговорила робкое "здравствуйте" и начала затаскивать огромные, под завязку наполненные чемоданы внутрь. Привитые в детстве хорошие манеры Антона вступили в неравную схватку с выработавшимся равнодушием к миру и людям в частности. Конечно, манеры выиграли, поэтому парень тотчас бросился к девушке, помог ей, правда, все это сопровождалось хмурой гримасой, отчего новая соседка предпочла замолчать.
Лёня еще минутку подышала здесь перегаром, а напоследок не смогла придумать ничего лучше, как "окружить" эту девочку заботой и вниманием.
– Ты это, - она прочистила горло.
– Если эти будут обижать - скажи. Мой Толик их быстро к стенке припрет.
Девушка зарделась.
– Ну что вы, не стоит. Спасибо вам.
Лёня вышла, продолжив отхаркивающе кашлять
– Я Рита, - с доброжелательной улыбкой представилась она.
– А вы?
– Саша, а это Антон.
– Вы из Москвы?
– Девочка, - грубо перебила я, - скажи одну вещь, ты действительно считаешь, что, будь мы из Москвы, жили бы по соседству с пропитыми алкашами?
Я успокаивала себя мыслью, что сорвалась так на нее, потому что устала. Много работы, несколько часов чуткого сна с ножом в руке, недоедание, мнительность, которая медленно проходила, да еще затяжная, на мой взгляд, зима, из-за чего я бесконечно мерзла и согревалась только у плиты, работая на Рафика. Но это все ерунда, на самом деле. Я ведь не неженка, к тому же жила в куда более тяжелых условиях. Просто эта милая Рита до остроты сильно напомнила мне ненавистную принцесску, от мыслей о которой внутри загоралась злость. Эта тоже была такой нежной, с улыбочками своими, даже пропитой алкашке улыбалась и безмолвно заставляла всех вокруг нее носиться. Антон - живой этому пример. За столько лет такой типаж я люто возненавидела. Правда, очень скоро мне хватило ума и сил взять себя в руки и не срываться на незнакомом человеке, который был в принципе не виноват, что Ксюша - сука, родившаяся с золотой ложкой во рту.
После моей грубоватой и неприветливой отповеди, Антон хмыкнул, Рита часто заморгала, а я просто поудобнее устроилась на своей кровати. Неожиданно девушка произнесла, не обратив внимания на мои слова:
– Я тоже не из Москвы. В Питере жила.
– Ну и дура, что уехала, - отрезала я.
– Может быть.
Она спокойно на меня посмотрела и принялась разбирать чемоданы и наводить красоту.
Как показало время, Рита не совсем Ксюша. Возможно, Оксана стала бы когда-нибудь такой же, как Марго, если бы сняла очки и увидела изнанку миру. Но такого никогда не случится, поэтому через какое-то время я перестала идентифицировать свою соседку как принцессу. Она была обычной блаженной.
За девятнадцать лет неоднородной по качеству жизни я общалась - тесно или не очень - с достаточно разными людьми из разных сословий. И пусть у нас провозглашено демократичное общество и равенство людей перед законом, кастовая система современного мира ничем не уступает индийской прошлого века, например. Мне довелось видеть самых ярких представителей низших и высших слоев, но людям искусства я выделяла отдельное место, как чему-то непознанному, иррациональному и глупому.
Во-первых, мне тяжело понять то, как люди могут выбирать себе профессией настолько неустойчивую и переменчивую штуку как искусство. Художники, писатели, актеры - это шаткие профессии, неспособные обеспечить уверенности в завтрашнем дне, а талант - весьма субъективная фигня, которая чаще всего, если и приносит успех, то только после смерти. Во-вторых, все искусники заранее, без всякого знакомства с ними, казались мне людьми не от мира сего.
Рита только помогла укрепиться в сознании сложившемуся у меня стереотипу. Она была странной, постоянно витала в облаках, сопровождая свои полеты легкими улыбками, и вечно что-то рисовала, чертила или писала. У нее вообще один чемодан оказался целиком забит разными приспособлениями для рисования, а через пару дней после ее переезда наша комната пополнилась мольбертом, который практичная я поставила так, чтобы загородить крупную продувающуюся дыру в стене. Хоть толк какой-то будет.
– Мне тут немного неудобно будет рисовать, - робко подала она голос.