Трудные дети
Шрифт:
– Меня не волнует. Так теплее. Наше - или лично мое здоровье, если так угодно - дороже твоего удобства, - парировала я, собираясь биться до конца.
Она не билась. Она вздыхала, смотрела по-доброму и оставляла все так, как есть.
У них с Оксаной было одно важное и, наверное, самое главное отличие, которое, по сути, примирило меня с Ритой и заставило...не полюбить ее, но хотя бы принять. Ксюша без сомнения была добрым, мягким, чутким, отзывчивым, - в меру сил и собственного удобства, конечно - сострадательным, воспитанным, но...слепым человеком. Рита же...она все видела и видела правильно. Другое дело, что она,
Как-то раз я, вернувшись домой, застала девушку на кухне с напивающейся Лёней. По крайней мере, рядом не было пьяного сожителя. Зато бутылки водки и самогонки находились под рукой. Лёня, одной рукой подперев пухлую щеку, а другой - размахивая мутным стаканом с не менее мутной жидкостью перед лицом Ритки, со слезами и подвываниями жаловалась и изливала душу. Рядом с Риткой тоже стоял стакан, правда, полный, а сама девушка, сочувствующе склонив голову, понимающе кивала. На молодом лице читалась жалость.
– Понимаешь?!
– кричала женщина, но пропитый голос не мог взять нужных октав. Больше напоминало исступленное карканье.
– Ты что думаешь, я в молодости такой вот жизни хотела?! Не хотела я ее ни черта! За что мне все это? Мне же много не нужно было, понимаешь?!
– Я понимаю, - девушка успокаивающе погладила хозяйку по плечу и страдальчески свела брови, будто разделяла горе этой алкашки.
– Но все может измениться. Вы должны верить. Разве вам не хочется это исправить? Разве об этом вы мечтали? У вас вся жизнь впереди, тетя Лёнь. Вам же столько, сколько и моей матери, да? Тридцать семь?
У меня едва не отвисла челюсть, когда Леонида, всхлипнув, кивнула.
– Тридцать семь, - продолжила успокаивать Рита.
– Очень мало. Вы молодая, красивая женщина. Вам просто нужно чуточку, самую капельку захотеть измениться!..
Неожиданно женщина со всей дури стукнула себя кулаком по груди.
– Да я хочу! Хочу! Но кому я такая...
И в завершающем аккорде она патетично уронила голову на руки и зарыдала, не замечая ничего на свете.
Пользуясь моментом, я зашла на кухню, рывком подняла Риту с табуретки и почти пинками загнала в комнату. После чего забаррикадировала дверь и подперла ее чемоданом, с трудом его подняв.
– Чего ты хотела добиться?
Она робко сложила ладошки и виновато потупилась.
– Я хотела ей помочь. Она несчастная женщина.
– Помочь, значит? Шла бы ты, проповедница х*рова, в церковь и там людям помогала.
– Ей тоже помощь нужна.
– Ей не помощь нужна!
– не сдержавшись, рявкнула я.
– А бутылка! Ты хоть понимаешь, чем твоя отповедь закончится? Хочешь расскажу?
– глаза сузила и угрожающе нависла над идиоткой.
– Придет ее Толенька домой, она захочет его прогнать. Сопли, слезы, крики всю ночь...Он расквасит ей морду, разорется, побьет все то, что у них на кухне еще осталось. А потом, радость моя, захочет узнать, кто вложил такие чудесные мысли в плешивую пропитую головку. И не дай тебе бог, которого ты так любишь, - презрительно губы скривила, покосившись на несколько икон, которые привезла Рита и повесила в углу, - выйти из комнаты в эту ночь. Потому что Толечка мозги твои никчемные по стене размажет и никто - даже эта несчастная!
– за тебя не заступится.
Рита испуганно сглотнула, но не сделала ни одной попытки отстраниться или отшатнуться,
– Она заслуживает сострадания.
– Она заслуживает, чтобы ее во сне придушили подушкой, а не сострадания.
– У нее тяжелая и несчастная жизнь.
– А у кого счастливая?
– я воззрилась на девушку, как на клиническую дуру.
– У меня, наверное? Или у тебя? Может быть, у Тохи, который по ночам в узлы от боли сворачивается? У кого? Это не оправдание, Рита. Не надо жалеть людей, которым нужна только жалость. Она тебя послушала, душу себе успокоила, убедила себя, что такая несчастная и всеми обиженная, и сейчас дальше пить начнет. А если денег на водку не будет хватать, эта несчастная с тяжелой судьбой к тебе же придет и тебе же глотку перережет за червонец. И все твои разговоры не вспомнит, поняла меня? Так что прекращай строить мать Терезу. Если бы твоя Лёня хотела, давно бы все изменила.
– Она не может.
– Если не может, то пусть тогда и дальше хлещет водяру. И гниет заживо. А ты не лезь.
– Нельзя так думать. Она просто слабый человек.
– Если слабый, значит заслужила.
Она минуту молчала, затем упрямо качнула головой.
– Таким людям тоже нужно помогать. Не все могут быть сильными.
– Их проблемы. Помоги сначала себе.
Я досадливо пнула ножку кровати, размышляя о непростой ночи, нащупала нож, проверила его, демонстративно показывая Рите, и посмотрела на разбитый китайский будильник. Надо сходить за Антоном. Он пригодится.
– Сиди здесь и не высовывайся, - дала отрывистую команду.
– Я за Тохой. Если что - у него в сумке, в левом кармане, кастет лежит. Возьмешь.
– Я не умею пользоваться, - болотно-зеленые глаза распахнулись на пол-лица.
– Там ничего сложного. Припечет - научишься. Никому не открывай.
– Саша?
– Что еще?
– Почему ты так испугалась?
– Я не испугалась. Во всяком случае, не просто так. Меня не прельщает мысль подыхать в этом сарае. А потом еще и гнить, наверное, бесконечно долго, пока меня не похоронят, в чем я тоже сомневаюсь.
– Такое уже было?
– Было. Сиди здесь.
Ехать на другой конец города было опасно, поэтому я нашла ближайшую телефонную будку и позвонила парню на работу. Выслушав все, Антон приезжать отказался.
– У меня работа.
– А если потом?
– Сегодня по двойному тарифу.
Тут уже я не могла его винить. Не прощаясь, бросила трубку и поспешила домой. Концерт уже начался.
Рита, зажавшись в угол, испуганно гипнотизировала дверь, за которой разворачивались баталии. Лёня кричала, визжала, Толя матерился, бил посуду и женщину - в этом я не сомневалась. Наконец, вспомнили про нас.
– Открывайте, прошмандовки!
– орал мужик, стуча огромным кулаком по трещавшему дереву.
– Это все вы, суки!
Я выключила свет, прижала палец к губам и напряженно застыла напротив двери, зажав у руке нож.
– Я знаю, что вы там!
– надрывался Толя, и дверь, не выдержав напора, пошла трещиной ровно посередине. Посыпались куски краски.
– Урою, суки!
Рита всхлипнула, но я жестко зажала ей рот.
– Еще звук, - практически беззвучно прошептала ей на ухо, - и я сама тебе глотку перережу.