Труженики моря

Гюго Виктор

VI

Когда Клубен очутился на скале, среди моря, вдали от всякого соприкосновения с живыми существами, вдали от всякого человеческого звука, оставленный один между прибывавшим морем и подступавшей ночью, то он почувствовал глубокую радость.

Для него быть покинутым значило быть освобожденным. Он был на Гануа, в одной миле от берега; у него было семьдесят пять тысяч франков. Никогда еще не было совершено нарочно такого искусного кораблекрушения: все было предусмотрено.

Клубен хотел одним взмахом сделать то, на что глупые воры покушаются двадцать раз и терпят неудачу. Встреча с Рантеном надоумила его. Он немедленно построил свой план. Заставить Рантена отдать свое неправедное

стяжание; что касается до возможных с его стороны изветов — то опровергнуть их, пропав без вести; прослыть за умершего — наилучшее из всех исчезновений, а для этого — погубить «Дюранду». Это крушение было необходимо. Вдобавок исчезнуть, оставив по себе добрую славу, так что вся жизнь его сделалась бы образцовою. Кто видел бы теперь одинокого Клубена на погубленной им «Дюранде», тот принял бы его за демона-счастливца.

Зверская радость озаряла его мрачное чело. Его мутный взор, на дне которого виднелась словно перегородка, сделался глубоким и страшным.

Негодяй, скрывавшийся в Клубене, выказался вполне.

Клубен взглянул на необъятный мрак и не мог удержаться от смеха, презренного и грозного.

Итак, он был свободен! Он был богат.

Его неизвестная цель выказывалась наконец. Он разрешил свою задачу.

Клубен мог выиграть время. Море возвышалось от прилива, а следовательно, поддерживало «Дюранду», которую могло, наконец, приподнять. Судно плотно сидело на скале, не было опасности пойти ко дну. Сверх того, надобно было дать шлюпке время удалиться и, еще вероятнее, быть может, погибнуть; Клубен на это надеялся.

Стоя на разбившейся «Дюранде», он скрестил руки, наслаждаясь этим уединением во мраке.

Клубен был на свободе. То самое, что могли принять за его смерть, было для него жизнью. Одним ударом он рассеял все. Он повергнул Рантена ногой в бездну, Летьерри — в нищету, правосудие человека — в мрак, общественное мнение — в ошибку, все человечество оттолкнул от себя. Он стер перед собою с лица земли весь свет.

Клубен оставался несколько времени в раздумье; он смотрел на свою честность такими же глазами, какими глядит змея на свою снятую кожу.

Все верили этой честности; он расхохотался.

Его сочтут мертвым, а он богат. Его сочтут погибшим, а он спасен. Какая славная насмешка над всесветской глупостью!

И в числе этих всемирных глупцов был Рантен. Клубен думал о Рантене с беспредельным презрением. Презрение каменной куницы к тигру. Побег, не удавшийся Рантену, удался ему. Рантен удалился с позором, а Клубен исчез с торжеством. Он занял место Рантена в дурном поступке, и счастье оказалось на стороне Клубена.

Что касается до будущности, то у него не было определенного плана. В железном ящичке, спрятанном в его поясе, было три банковых билета; уверенности в этом было для него достаточно. Он мог переменить имя. Есть страны, где шестьдесят тысяч франков стоят шестьсот тысяч. Недурным решением было бы отправиться в эти уголки мира и жить там честно на деньги, отнятые у этого вора Рантена. Спекулировать, войти в большие торговые обороты, увеличить свой капитал, сделаться в полном смысле миллионером, — и это было бы недурно.

Например, в Коста-Рика тогда еще начиналась обширная торговля кофе: можно было приобрести тонны золота. На это стоило обратить внимание.

Впрочем, все равно. Об этом можно было подумать впоследствии. Покуда самое трудное было сделано. Обобрать Рантена, скрыться с «Дюрандой» — вот главное дело. Оно было исполнено. Остальное было просто. Впереди не представлялось никакого препятствия. Бояться было нечего. Ничто не могло помешать. Он доберется до берега вплавь, к ночи прибудет в Пленмон, поднимется на крутой берег, направится прямо к заколдованному дому, войдет туда без затруднения посредством веревки с узлами, спрятанной заранее в отверстие скалы; он найдет в заколдованном доме свой саквояж с сухим платьем и съестными припасами; там он может ждать; справки собраны, не пройдет и недели, как в Пленмон явятся испанские контрабандисты, вероятно, Бласкито; за несколько гиней его перевезут не в Торбай, как он сказал Бласкито, чтобы дать ложное направление догадкам и обмануть, а в Пасаж или Бильбао. Оттуда он переедет в Вера-Крус или Новый Орлеан. Впрочем, наступила минута броситься в море, шлюпка была далеко, проплыть час ничего не значило для Клубена; только одна миля отделяла его от берега, так как он был на Гануа.

В эту минуту раздумья Клубена в тумане произошел разрыв. Показалась страшная скала Дуврская.

VII

Клубен взглянул в ужасе.

Это был, точно, страшный уединенный порог.

Невозможно ошибиться в этом безобразном очертании.

Оба утеса-близнеца дико торчали, а между ними виднелась, как западня, их теснина. Словно разбойничий притон среди океана.

Они были тут же, возле. Туман скрывал их, как соумышленник.

Клубен в тумане сбился с пути. Туман казался ему отличным средством для исполнения его замыслов, но в нем заключались своего рода опасности. Клубен уклонился к западу и ошибся. Гернсейский пассажир, думая, что видит Гануа, вызвал окончательный поворот руля. Клубен думал, что наскочил на Гануа.

«Дюранда», расколотая одним из камней порога, находилась лишь в нескольких узлах от обоих Дувров.

В двухстах саженях далее виднелся массивный гранитный куб. На обрывистых боках этой скалы заметны были несколько полос и выпуклостей, по которым можно было взобраться на нее. Прямоугольные грани этих крутых стен заставляли предполагать на верху скалы площадку.

То был Человек.

Скала Человек вздымалась еще выше, чем скалы Дуврские. Ее площадка господствовала над неприступной, двойственной вершиной последних. Эта площадка, обрывистая с боков, была снабжена карнизом и отличалась невесть какою скульптурною правильностью. Нельзя было себе представить ничего более уединенного и гибельного. Спокойная гладь волн морских рябилась перед квадратными боками этой громадной горной глыбы, какого-то подножия для необъятных призраков моря и ночи.

Вся эта картина была в онемении. Ни колебания в воздухе, ни зыби на волнах. Под этой немой поверхностью воды угадывалась обширная, потопленная жизнь бездны.

Клубен часто видел Дуврский порог издали. Теперь он ясно убедился, что находится именно на этом пороге. Он в этом не мог сомневаться. Ужасная ошибка! Дувры вместо Гануа. Вместо одной мили пять миль до берега. Проплыть пять миль по морю! Это невозможно. Дуврская скала для одинокого человека, выброшенного на нее, есть смерть.

Клубен затрепетал. Он сам бросился в бездну погибели. Не было другого убежища, кроме скалы Человека. Было вероятно, что буря разразится ночью и что «Дюранда», переполненная, опрокинется. На берегу не получится никакого известия о крушении. Не узнают даже, что Клубен оставлен на Дуврском пороге. Впереди только смерть от стужи и голода. Его семьдесят пять тысяч франков не дадут ему ни ломтика хлеба. Все его козни оканчивались этой западней. Он был трудолюбивым строителем своего бедствия. Нет никакого прибежища. Нет ни малейшего средства к спасению. Торжество обратилось в пучину отчаяния.

Между тем поднялся ветер. Туман, взбаламученный, пронизанный и порванный, уносился в беспорядке по горизонту в больших безобразных клочьях. Все море очистилось.

Быки, глубже и глубже погружаясь в воду, продолжали реветь в трюме.

Подступала ночь, а вероятно, и буря.

«Дюранда», мало-помалу поднимаемая морскими приливами, колебалась сперва налево, потом слева направо и начинала вертеться на пороге, как на стержне.

Можно было предчувствовать минуту, когда волна сорвет ее с места и помчит в бездну.