Туфли из кожи игуанодона
Шрифт:
– Приворотное зелье в вашем случае не поможет.
– Почему? – вскинулся в надежде Ю.К. Зритель.
– Потому что это пустое суеверие.
Минц выдержал паузу и добавил:
– К тому же в вашем случае никакое зелье не сработает. Физиономия вашего лица не вызовет женской симпатии.
– А если я материально компенсирую? – спросил Зритель.
– Даже если компенсируете.
– И ничего нельзя поделать?
Тут в разговор вмешался Удалов:
– Неужели ты не понимаешь, Юлиан, что это невыполнимая задача! Нет ей решения.
–
Мысли его витали где-то вдали.
Ну что стоило Удалову сказать другую фразу! Но он заявил в лицо Минцу, что проблема неразрешима... Это был вызов, не принять который Минц не мог!
Наступила зловещая пауза.
Зритель переминался с ноги на ногу. Давно уже неухоженный, голодный Удалов залез в холодильник Минца и искал там съестные припасы.
По истечении двадцати минут Зритель робко спросил:
– Мне уйти?
– Ничего подобного! – ответил Минц. – Средство я выдам вам сейчас. Я давно его разработал, но не было стимула закончить. Теперь же стимул есть!
Он схватил с полки неприглядную бутылку, оттолкнув Удалова, вытащил из холодильника вторую, смешал их содержимое в миске и сунул в микровейв.
В печке зашуршало, закипело.
Запахло миндалем.
– Нормально, – сказал Минц.
Обжигаясь, он вытащил миску и поставил на стол.
– Остынет – перельем в пузырек, – сказал он. – Это средство – условно назовем его пессимизатором – воздействует на зрительный ряд объекта.
– Чего-чего? – спросил Зритель.
– Шестьсот долларов, – ответил Минц.
– Чего-чего?
– Триста сейчас, триста за вторую порцию, когда вы убедитесь в том, что средство подействовало.
– У меня с собой денег нет, – отрезал Зритель.
Он был богат именно потому, что у него никогда не было с собой денег.
– Идите, – предложил ему Минц. – Вы свободны.
– А если пятьдесят? – спросил Зритель.
Минц его не слышал.
Минц – человек, по большому счету, бескорыстный. Но в случае со Зрителем он был беспощаден. Он отлично знал, что свое громадное подпольное состояние этот немолодой жулик нажил нечестным путем. Так что пощипать его – дело святое. У Минца центрифуга шалит, электронный микроскоп молекул не различает, да и ботинки пора новые покупать.
– Семьдесят пять, – сказал Зритель.
Минц уселся за стол и сказал Удалову:
– На второй полке целая банка лечо и безалкогольное пиво.
– Пиво ты выпил, – сказал Корнелий. – Ксении опять дома нет. Это хорошо не кончится. Моего смирения не хватает.
– Это у тебя смирение? Ты ведь человек беспощадный.
– Сто пятьдесят, – произнес Зритель. Не так уж уверенно, как раньше.
– Удалов, выведи буяна. Он мне надоел.
И тогда Зритель выдохнул фразу из американского фильма:
– Принимаю ваши условия, полковник.
Он находился в расстроенном состоянии чувств, потому что сам от себя не ожидал, что сможет так дорого оценить любовь.
– А гарантии? – спросил Зритель.
– Кто может гарантировать любовь? – вздохнул Минц. – Но я надеюсь, что эффект будет положительным.
Зритель расстался с тремястами долларами, получил склянку и объяснения, пошел на квартиру, которую снимал для Ани Бермудской, а там все сделал, как велели.
Аня Бермудская вернулась поздно, глаза у нее пьяно поблескивали, и она говорила о совещании с участием товарищей из Белоруссии. Голос ее сочился томлением.
– Завтра, – сказала она, любуясь новыми туфлями, – везем белорусских гостей в лесопарк. Все глубже в лес с прекрасной незнакомкой!
– С прекрасной ли? – спросил Зритель.
Аня вздрогнула. Никогда в истории их дружбы Зрителю не приходило в голову сомневаться в ее бессмертной и несравнимой красоте.
– Ты что, сдурел, что ли? – спросила она.
– Это я так, кисочка, – оробел Ю.К. Зритель. – Проверка слуха.
Аня укоризненно покачала головой.
В ее жизни все мужчины были разложены по полочкам.
Например, где-то в Вологде существовал, но не появлялся прежний друг, нужный только, чтобы присылать открытки к праздникам. Был у нее Зритель. Зрителю было позволено восхищаться и материально способствовать. За пределами восхищения ему мало чего дозволялось. Иногда «чмок» – поцелуй на прощание. Порой робкий и страстный взгляд. Зритель был нужен, но Аня отлично понимала, что он хорош и предан, пока обращаются с ним не то чтобы презрительно, но пренебрежительно. Был у нее поклонник помоложе, друг Мыколы, гуслярский чеченец. Для романтики. «Ах, – восклицала Аня, – какой он хам! Он такой дикий. Вы не представляете, как больно он меня укусил!»
Никто не представлял.
Кроме этого, существовали молодые люди на природе. Аня любила пикники с коньяками и шашлыки в чаще над обрывом.
Молодые люди увлекали опьяневшую и хохочущую Аню в кусты, где наслаждались ее ласками, что делалось быстро, кое-как, а назавтра случайный союз не возобновлялся.
Утром Аня казалась старше своих лет и ненавидела человечество. Даже собственная красота оказывалась под сомнением. Лучшей подруге Елизавете Аня не раз говорила: «Какие они все сволочи! Как они наслаждаются моей красотой, как они обещают мне золотые горы! Но потом оказывается, что ни один не желает покинуть идиотку-жену и своих вонючих отпрысков».
Вот такая сложная персона скрывалась за неподвижным змеиным взглядом серых глаз госпожи Бермудской.
Аня пошла в ванную.
Она взглянула на себя в зеркало.
Что-то ее смутило.
Нет, в зеркале отразилась она, конечно же, она. Но это была не совсем она, хуже, чем она.
Человек в таких случаях проводит рукой по лицу. Аня так и сделала.
Лицо как лицо.
Приятное на ощупь.
Аня вгляделась в зеркало. Зеркало врало. Но врало так умело, что Аня усомнилась, ложь ли это.