Туфли из кожи игуанодона
Шрифт:
Ехать пришлось недалеко. В бывший сквер Юных пионеров за церковью Параскевы Пятницы.
Посреди сквера всегда стояла гипсовая статуя пионера и пионерки, она со знаменем, он – с горном. У пионеров давно уже осыпались руки и частично другие части тела, вместо них обнаружились черные прутья арматуры.
Сейчас пионеров не было, вместо них на квадратном постаменте стояло нечто высокое, покрытое брезентом.
Рядом возвышалась трибуна, окруженная народом.
На трибуне располагались в ряд руководители города. И лично Ираида Тихоновна.
Ираида окинула взглядом внушительную толпу жителей Великого Гусляра, что пришли в сквер на торжественную церемонию.
– Нас собрала сегодня знаменательная причина, – произнесла Ираида. – Мы желаем отдать должное одному из лучших граждан нашего города, посвятившей лучшие годы своей жизни...
Ираида рассыпала по площади кругленькие прыгающие слова, связанные в цепочки фраз. Эхо неслось над головами зевак.
Вокруг площади, в листве деревьев, даже на откосе церковной крыши маячили спокойные безмятежные морды сотен и сотен кошек. «Неужели их столько в нашем городе?» – подумал Удалов.
Ксения стояла совсем близко к Ираиде.
Сейчас Ксения тоже начнет говорить. Славить какую-то передовицу производства, хотя в наши дни передовиц производства не бывает.
– Экология, – трепетала горлом Ираида, – воспроизводство, рост экономики, забота о своем ближнем, козни окружающих нас империалистов...
Удалов потерял нить Ираидиных рассуждений.
Скорей бы все кончилось.
В толпе зевак он увидел братьев Лаубазанцев. Они скромно стояли бок о бок, как отличники на лекции.
Ираида дала знак, и вперед выступил Поликарпыч.
– Нами получено послание от наших уважаемых спонсоров, – произнесла Ираида Тихоновна. – Его зачитает мой сотрудник.
Она похлопала в ладоши, на площади тоже похлопали в ладоши, а кто-то свистнул, как на рок-концерте.
– Дорогие жители Великого Гусляра, – прочитал Поликарпыч. – Мы в течение веков живем рядом с вами, питаемся из соседних мисок, помогаем вам и терпим обычные человеческие издевательства.
По площади прокатился возмущенный гул. Удалов подумал, что всем известен секрет, а муж узнает последним.
– Но среди вас, людей, есть счастливые исключения, которые не ограничиваются тем, что готовы погладить нас по голове или почесать живот, чтобы потом наподдать ногой. Такие, не побоимся сказать, святые люди рождаются на Земле для того, чтобы уменьшить сумму ее прегрешений и улучшить карму для последующих рождений.
– Во дают! Про карму знают, – сказал незнакомый юнец с запорожским оселедцем, а его подруга отвечала:
– А чего не знать? По телевизору бормочут.
– Благородство человека определяется не единственным поступком при стрессовых обстоятельствах. В конце концов, каждый под влиянием момента может закрыть амбразуру. Но настоящий подвиг – это подвиг жизни. Это ежедневный самоотверженный труд. Именно этим людям мы так обязаны.
Удалов увидел, что сквозь толпу, как маленький ледокол, к нему движется профессор Минц.
– О чем он говорит? – трагическим шепотом встретил его Корнелий Иванович.
Минц улыбнулся, а Поликарпыч продолжал:
– Мы долго думали, можем ли мы отблагодарить персону, которая сделала для нашего племени больше всех людей на Земле, для человека, которая, как помнят старожилы, уже маленькой девочкой подбирала на улице голодных котят, перевязывала нашим старикам ушибленные ножки, зашивала порванные уши.
«Это кошки! – догадался Удалов. – Это от их имени Поликарпыч речь толкает! Ведь кошки не разговаривают!»
– Шли годы, – продолжал Поликарпыч. И сам был так растроган текстом, что прослезился. – Эта особа, несмотря на личную жизнь, на учебу и работу, никогда не забывала о наших бедах и невзгодах. Ей в жизни не повезло. Ее отдали замуж за недостойного дикаря, который мог вышвырнуть из дома котенка и согнать беременную кошечку с дивана.
«Нет, – понял Удалов, – это не о Ксении. Уж чего-чего, но на такого мужа я не похож».
– Долгая жизнь этой персоны протянулась через несколько поколений домашних животных. Рождались, росли, спаривались, старели, дрались и дохли наши современники. И каждый мог быть уверен, что придет в дом № 16 по Пушкинской улице и найдет там заботу и внимание.
«А может, все-таки Ксения? – думал Удалов. – Адрес совпадает. Но ведь я не такой звероненавистник».
– И пускай не все удалось в жизни сделать Ксении Удаловой... – Голос Поликарпыча заметно дрожал. – Но слава и память о ней должны пережить века. Подпись: Кошки города Великий Гусляр. И дальше отпечатки лап числом две тысячи сорок четыре.
Под аплодисменты зрителей Поликарпыч сложил лист.
Ираида протянула Ксении большие ножницы.
Ксения стесненно замахала руками.
– Правильно, – сказала Ираида. – Мы поддержали инициативу, создали фонд, получили средства и приняли участие, нам и открывать.
Она подняла ножницы, как дуэлянт шпагу, и, спустившись с трибуны, шагнула к статуе, покрытой брезентом.
Площадь замерла в томительном ожидании.
Ираида разрезала красную ленточку, брезент медленно сполз со статуи и улегся, покрыв постамент.
По площади прокатился шум. Радости и восторга.
Скульптор Овидий Гроза, который, оказывается, таился под брезентом, чтобы удачнее сорвать его, распахнул руки, как статуя Юрия Гагарина на одноименной площади в Москве. Оркестр грянул что-то радостное из Паганини.
И в самом деле, Гроза превзошел себя и, возможно, самого Церетели.
Статуя изображала просто одетую в купальник полную женщину, отдаленно похожую на Ксению Удалову. В одной руке она держала котенка, в другой – мисочку, к которой котенок тянулся. Это была сама доброта, сама забота.