Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Стоя па лестнице, тиран отдавал приказы:
— Майор дель Валье, возьмите несколько человек, прочешите местность и доложите, в каких частях города началась стрельба.
В дверях майор дель Валье столкнулся с брадобреем, несшим на широко расставленных руках огромный поднос с мундиром и лежавшей поверх шпагой генерала Бандераса. Шпага с грохотом соскользнула на пол. Разгневанный тиран с яростным криком так топнул ногой, что вышка и труба закачались:
— Мерзавцы, не смейте к ней прикасаться! Это примета! А ну-ка, маг-чудодей, растолкуйте се?
Шарлатан с ледяным спокойствием посмотрел на освещенную залу, испуганные лица, на тирана, поддавшегося суеверному страху. Он поклонился:
— В подобных условиях я не могу составить оракул.
— А эта честная девица, которая при других обстоятельствах обнаруживала такое ясновидение, не может ли она пояснить нам, что за суматоха происходит там, в Санта-Фе? Господин доктор, потрудитесь усыпить госпожу медиум. Пойду надену мундир. Шпагу не трогать!
По освещенным луной галереям и дворикам пронесся лязг оружия. Прибыли дополнительные наряды солдат. Лупита Романтик вздыхает под магнетическими пассами лысого шарлатана, устремив к тайне белки своих глаз:
— Что вы видите, госпожа медиум?
VI
Соборные часы смолкают. В воздухе еще плывут двенадцать ударов, а потревоженные петушки на флюгерах уже поднимают свои гребешки. На крышах совещаются кошки, и из смотровых окон выглядывают люди в ночных рубашках. Колокол де-лас-Мадрес надрывается в безумном трезвоне. Через Аркильо, склонив рога, с отчаянным перезвоном бубенцов, проносится стадо быков. Взрывы. Боевые призывы фанфар. Толпа простоволосых монашек, в одних сорочках, с жалобными криками и причитаниями сбегается к оскверненным воротам монастыря. Где-то вдали слышна перестрелка. Носятся кони. Смятение, испуганные крики. Сталкиваются волны людей. Вырвавшиеся из клеток тигры с горящими глазами карабкаются по выступам зданий. На плоской крыше, залитой лунным светом, две хрупкие тени волокут черное пианино. За ними из люка вырываются сквозь густые клубы дыма языки пламени. Тени, в загоревшейся одежде, держась за руки, бегут по карнизу и, не разжимая рук прыгают вниз. А луна в подвенечном уборе из облаков играет в прятки со заездами над восставшей Санта-Фе де Тьерра-Фирме.
VII
Лупита Романтик продолжает вздыхать в магнетическом трансе, устремив к тайне белки своих глаз.
ЭПИЛОГ
I
— Чав! Чав!
С настороженной подозрительностью тиран наблюдает за оборонительными приготовлениями, велит готовить фашины и возводить брустверы, обходит траншеи и бастионы, командует:
— Чав! Чав!
Возмущенный нерадивостью солдат, он грозит суровыми карами трусам и предателям. Тиран зол на то, что пришлось отказаться от первоначального плана — напасть на непокорный город и примерно наказать его, утопив восстание в крови. В окружении адъютантов, с презрительным молчанием удаляется он с передовых позиций на Кампо-де-ла-Ранита, обратившись предварительно с речью к ветеранам:
— Чав! Чав!
II
К рассвету выяснилось, что крепость-монастырь окружена революционными отрядами и частями восставшего гарнизона Санта-Фе. Чтобы ознакомиться с диспозицией противника, тиран поднялся на колокольню. Противник двигался по предрассветным дорогам правильными боевыми порядками. Прежде чем приступить к осаде, он предусмотрительно обезопасил себя на случай вылазки окопами и траншеями. Поняв серьезность положения, тиран Бандерас сморщился в зеленой гримасе. В монастырском дворе две женщины руками отрывали землю вокруг закопанного по пояс индейца.
— Как видно, эти бабы считают меня уже трупом! А ну-ка, бездельник! — крикнул тиран часовому.
Часовой не спеша прицелился.
— Неудобно они стоят: одной пулей их не прошьешь!
— Пальни в индейца, и пусть они поделят его шкуру!
Часовой выстрелил, и по всему переднему краю завязалась перестрелка. Когда после свинцового вихря наступила мертвенная тишина и облако порохового дыма рассеялось, обе женщины оказались на земле рядом с индейцем. А сам индеец с прострелянной головой взмахивал руками, прощаясь с последними в его жизни звездами. Генерал прочавкал:
— Чав! Чав!
III
В первой же стычке с повстанцами дезертировали солдаты передового отряда. Это произошло на глазах у тирана.
— Мать вашу так! Я же наперед знал, что в самый нужный момент вы меня бросите. Эх, дон Крус, ты оказался пророком!
Слова эти были вызваны тем, что домашний брадобрей не раз напевал ему в уши про всякие готовящиеся измены. На переднем крае перестрелка продолжалась. Нападающие сжали кольцо, чтобы не дать осажденным малейшей возможности произвести вылазку. Они выдвинули вперед батареи орудий, но огонь не открывали. Из рядов осаждавших выехал на добром коне полковник ла Гайдара. С риском для жизни он объехал передовые позиции, предлагая осажденным сдаться. Стоявший на колокольне тиран осыпал его бранью:
— Сукин ты сын, я прикажу пальнуть тебе в спину!
Высунувшись с верхней площадки, тиран приказал выстроенным у подножия башни солдатам открыть огонь. Солдаты повиновались, но целились при этом так высоко, что их желание не причинять врагу никакого урона было очевидно.
— Вы что, сволочи, в звезды метите?
В этот момент через линию обороны перебежал к повстанцам майор дель Валье. Тиран воскликнул:
— На свою беду вскормил я одно воронье!
И, приказав своим пока еще верным отрядам запереться в крепости, тиран спустился с башни. Потребовав у брадобрея Круса список подозрительных лиц, он велел вздернуть для острастки пятнадцать человек.
— Господь бог напрасно решил, что горстка негодяев сможет посыпать мне голову пеплом! Нет, со мной это не пройдет!
Он рассчитывал продержаться день, а с темнотой предпринять вылазку.
IV
Когда совсем рассвело, орудия повстанцев открыли огонь и вскоре пробили брешь для штурма. Тиран Бандерас попытался было заделать эту брешь, но солдаты его перебежали на сторону врага. Тирану пришлось укрыться во внутреннем помещении. Полагая, что наступил конец и что все, кроме брадобрея, его покинули, он отстегнул пояс с пистолетом и, брызгал ядовитой зеленой слюной, протянул его Крусу:
— Думаю, что музыкальному нашему лесинсиатику придется отправиться в преисподнюю вместе с нами!
С этими словами он направился своей крысиной походкой в комнату, где была заперта его дочь. Из-за двери доносились сдавленные голоса. Войдя внутрь, тиран начал:
— Дочь моя, тебе так и не довелось выйти замуж и стать знатной дамой, как хотелось мне, грешному, вынужденному сейчас отнять у тебя жизнь, которую я дал тебе двадцать лет назад! Ты не можешь оставаться в живых, нельзя допустить, чтобы враги надругались над тобой и поносили тебя, называя дочерью кровавого пса Бандераса!