Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
На одних домах главных улиц красуются гербы, на других — латинские изречения, а на большинстве — цифры, обозначающие дату постройки и фамилию супружеской четы, по распоряжению которой здание было построено.
В наше время Урбия — это в основном новый город, чистый, кокетливый, немного чванный. Летом по шоссе проезжает бесчисленное количество автомобилей, и почти каждый останавливается на минуту возле дома Оандо, превращенного в «Гранд Отель» Урбии. Иные сеньориты, любительницы живописных мест, пока их толстые папаши в отеле строчат открытки, поднимаются по лестнице, что ведет к воротам старого города, пробегают по его двум главным улицам, фотографируют уголки, показавшиеся им романтичными, и занятых изготовлением альпаргат людей, которые с насмешливой улыбкой позволяют себя запечатлеть.
Сорок лет назад жизнь в Урбии была спокойной и непритязательной: по воскресеньям происходили два главных события — большая месса и, позже, вечерня. Потом на прилегающий к крепости луг, которым завладел город, выходил барабанщик, и молодежь весело плясала под звуки свистульки и барабана до тех пор, пока колокола не зазвонят Ангелус{133}, возвещая конец самбры{134}, и люди не разойдутся по домам, сделав по дороге остановку в таверне.
КНИГА ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО САЛАКАИНА
ГЛАВА I
Как жил и воспитывался Мартин Салакаин
От крепости по холму спускается проселочная дорога, она пересекает кладбище и через Французские ворота входит в город. По обе стороны верхней ее части до самой часовни разбросаны каменные кресты, а нижний конец дороги, пройдя под воротами, превращается в улицу. Слева от дороги, по наружную сторону городской стены, много лет тому назад стояло ветхое полуразрушенное строение, с заваленной камнями земляной крышей и стенами из выветренного, разъеденного сыростью песчаника. Дыра на фасаде этой жалкой и древней лачуги обозначала место, где некогда находился герб, а под дырой скорее угадывались, чем читались, стершиеся буквы, которые составляли латинскую фразу: «Post funera virtus vivit» [20] .
20
Добродетель живет и после смерти (лат.).
Здесь родился и провел первые годы своего детства Мартин Салакаин из Урбии, тот, которого позже назовут Салакаином Отважным; здесь он замыслил свои первые подвиги и порвал свои первые штаны.
Салакаины жили в двух шагах от Урбии, но ни Мартин, ни его семья не считались горожанами: чтобы дом их мог войти в черту города, не хватало всего нескольких метров.
Отец Мартина был крестьянином, человеком темным, угрюмым п умер во время эпидемии оспы; мать Мартина тоже ничем не выделялась, она жила в тех душевных потемках, которые обычны для жителей деревни, и перешла от девичества к замужеству, а от замужества ко вдовству, совершенно не осознав случившегося. После смерти мужа она осталась с двумя детьми — Мартином и младшей дочерью по имени Игнасия.
Лачуга, в которой жили Салакаины, принадлежала семье Оандо, одной из самых старинных, родовитых и богатых фамилий Урбии.
Среди этой бедности и нищеты Мартин, казалось бы, должен был под влиянием наследственности и окружающей среды стать таким же, как его родители, — темным, забитым и малодушным, однако он вырос решительным, бесстрашным и дерзким.
В те годы мальчики учились не так много, как сейчас, и утекло немало времени, прежде чем Мартин сел за школьную парту. А до той поры школа была для него только мрачным помещением с белыми таблицами на стенах, войти в которое он не испытывал никакого желания. От этого скромного очага просвещения его отталкивало также сознание, что мальчишки старого города не считают его своим, потому что он живет за городской стеной и ходит всегда оборвышем.
Он испытывал к ним что-то вроде ненависти, и когда мальчишки из крестьянских усадеб вокруг стены приходили на «Улицу», чтобы обстрелять камнями юных горожан, Мартин в этих битвах был одним из самых ожесточенных: он шел во главе варварских орд, направлял их действия и даже больше — полностью подчинял их своей воле.
Мартин превосходил других мальчиков в дерзости и бесстрашии. И не было в городе уголка, которого бы он не знал. Урбия являлась для него воплощением всего прекрасного, средоточием всего интересного и замечательного.
Никто не занимался Мартином, и поэтому он не ходил в школу вместе с другими ребятами, а гонял где ему вздумается. Полная заброшенность вынуждала мальчика составлять свое понятие о жизни стихийно и умерять свою смелость осторожностью.
В то время как его сверстники учились читать, он разгуливал по городской стене — его не пугали ни осыпающиеся камни, ни преграждавшие путь кусты ежевики.
Он знал, где водятся лесные голуби, и любил заглядывать в их гнезда, он воровал фрукты, собирал ежевику и землянику.
Восьми лет от роду Мартин уже пользовался такой дурной славой, которая была бы под стать взрослому мужчине. Как-то раз, выйдя из школы, Карлос Оандо, сын тех самых богатых Оандо, которые из милости разрешили матери Мартина жить в лачуге за городской стеной, показал пальцем на Мартина и крикнул:
— Вот этот — он вор! Вор!
— Я? — воскликнул Мартин.
— Да, ты. Я видел, как ты вчера груши у нас воровал. В вашей семье все — воры.
Хотя в том, что касалось его лично, Мартин не мог отрицать справедливости обвинения, он все же не счел себя вправе оставить безнаказанным такое оскорбление фамилии Салакаинов и, бросившись на молодого Оандо, влепил ему увесистую оплеуху. Оандо ответил ударом кулака. Они сцепились, упали на землю и катались по ней, награждая друг друга тумаками, но более сильный Мартин все время подминал врага. Одному из плетельщиков альпаргат пришлось вмешаться в сражение — пустив в ход руки и ноги, он разнял противников. Мартин покинул поле боя победителем, а Оандо поплелся домой побежденным.
Когда мать Мартина узнала о случившемся, она попыталась отправить сына в дом Оандо просить у Карлоса прощения, но Мартин заявил, что он скорее умрет, чем сделает это. И она была вынуждена сама объясняться с могущественной семьей и приносить извинения.
С тех пор мать стала взирать на своего сына как на пропащего.
— И откуда только он такой? — удивлялась она и, думая о нем, испытывала смешанное чувство любви и беспокойства, сравнимое разве только с изумлением и отчаянием курицы, которая, высидев утиные яйца, вдруг видит, что ее отпрыски бесстрашно бросаются в воду и храбро плывут.
ГЛАВА II,
в которой рассказывается о старом цинике Мигеле де Тельягорри
Когда мать посылала иной раз своего сына Мартина в таверну Аркале за вином или сидром, она обычно говорила ему:
— Если ты встретишь там старого Тельягорри, не разговаривай с ним, а если он тебя о чем-нибудь спросит, отвечай на все «нет».
Тельягорри, родич Мартина, брат его бабки по отцу, был тощий человек с огромным крючковатым носом, седыми волосами, серыми глазами и вечной глиняной трубкой в зубах. Он являлся столпом таверны Аркале; там был центр всех его операций, там он разглагольствовал, спорил и не давал угаснуть чувству ненависти к господам, которое всегда теплится в душах бедняков.