Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
— С нами крестная сила!
— А кто этот начальничек, что разорил твою лавку?
— Я вот скажу, а коли он возьмет, да и отомстит мне?
— Волков бояться — в лес не ходить.
— А все своя рубашка ближе к телу.
Лисенсиат был счастлив тем, что, поддразнивая старуху, ему удалось слегка развеселить скучающего диктатора. Лупита, вся какая-то деланно суетливая, принесла ножи и несколько кокосовых плодов вместе с листьями. Майор Абилио дель Валье, кичившийся тем, что на своем веку порубил много голов, изъявил желание лично колоть орехи. Милостивое разрешение было ему даровано, и он совершил это и в самом деле с поразительным умением. С победоносным, торжествующим видом — словно то был скальпированный череп
— Майор, остатки пусть выпьет старая хрычовка. Коли орех отравлен — подохнем оба.
Лупита взяла протянутую ей меньшую долю и под пристальным взглядом тирана выпила содержимое залпом:
— Хозяин, поверь, что под этой старой шкурой бьется преданнейшее тебе сердце, и да пребудут в том свидетелями святой Петр и вся небесная братия!
Тиран Бандерас, безмолвно сидевший на каменной скамье под сенью деревьев, походил на черный силуэт филина. Вдруг черный силуэт колыхнулся и глухой, словно из бочки, голос повелительно произнес:
— Лупита, если ты и впрямь любишь меня, то назови имя пьяного мерзавца… И ты увидишь, что Сантос Бандерас тоже любит тебя. Дай руку, старая…
— Позвольте, позвольте, благодетель, поцеловать вашу!
Тиран Бандерас недвижно, с непроницаемым лицом выслушал имя, которое старуха прошептала ему в самое ухо. Дружки и сподручные тирана, стоявшие около лягушки, навострили слух, украдкой делали друг другу какие-то знаки. Индейская мумия продолжала чавкать:
— Чав-чав!
V
В сопровождении дружков и подручных тиран Бандерас, покинул площадку для игры в лягушку. Офицеры, шушукавшиеся в глубине монастырского садика, при виде приближавшегося крысиной походкой диктатора разом замолчали. Пройдя мимо, мумия испытующе оглядела стоявших и кивком головы подозвала полковника-лисенсиата Лопеса де Саламанка, начальника полиции:
— На который час назначено собрание союза Демократической молодежи?
— На десять.
— В цирке Харриса?
— Так оповещают афиши.
— Кто просил о разрешении?
— Дон Роке Сепеда.
— Чинили ему препятствия?
— Ни малейших.
— Точно ли соблюдены мои указания?
— Полагаю…
— Пропаганда политических идеалов, если она происходит в рамках существующих законов, является неотъемлемым правом всякого гражданина и заслуживает уважения со стороны правительства.
Губы тирана скривились в коварной улыбке. Начальник полиции, полковник-лисенсиат Лопес де Саламанка, с игривой иронией спросил:
— Как прикажете поступить, в случае если они уж очень расшумятся? Разогнать?
— Законы о поддержании общественного порядка избавят вас от всяких сомнений.
Полковник-лисенсиат с притворным вздохом поддакнул:
— Господин президент, точное соблюдение законов станет единственным мерилом моего поведения.
— В случае если вы даже проявите чрезмерное усердие, — что, замечу, всегда похвально, — вы рискуете немногим: всегда можно подать в отставку, и если отставка будет принята, то правительство, вне всякого сомнения, найдет способ правильно оценить ваши заслуги.
Полковник-лисенсиат вытянулся в струнку:
— Будут ли еще приказания?
— Нет ли новых данных о распущенности и порочных нравах в среде почтеннейшего дипломатического корпуса?
— Есть, и совершенно сенсационные.
— Доложите но всех подробностях во время ночной аудиенции.
Полковник-лисенсиат откланялся:
— Слушаюсь, господин генерал!
Индейская мумия, однако же, не сразу отпустила начальника полиции. Пережевывая зеленые листья, Бандерас наставительно добавил:
— Моя политика зиждется на уважении к закону. Долг жандармов обеспечить в парке Харриса порядок. (Чав! Чав!). Демократическая молодежь должна явить этим вечером пример гражданского действа.
Начальник полиции не удержался от остроты:
— Гражданского и акробатического.
Тиран скривился в зелено-слюнявой ухмылке в двусмысленно произнес:
— Быть может… (Чав! Чав!)
VI
Тиран Бандерас молча двинулся дальше. Друзья и подручные последовали за ним, мрачные и безмолвные, как на похоронах. Монастырский сумрак охранялся бдительным часовым, который, стоя на колокольне без колоколов, дырявил своим штыком доверчивую луну. Тиран остановился полюбоваться звездным небом. Он любил ночь и ночные светила. Тайна прекрасных загадок снимала с его заскорузлой души черную боль. Он умел определять время по звездам. Сияющая магия звездных чисел повергала его в восхищение. Нетленность астральных законов наполняла религиозным экстазом его стоическую жестокость индейца. Он переступил ворота монастыря под ночной окрик часового на башне. Расступившаяся стража взяла на караул. Проходя вдоль строя солдат, Бандерас подозрительно всматривался в их смуглые лица.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЯТЕЖ И СМУТА
КНИГА ПЕРВАЯ. ИБЕРИЙСКИЕ САМОЦВЕТЫ
I
Грязно-желтые и грязно-красные нависали балконы испанского казино. У ярко освещенного подъезда надменно красовалась коляска дона Селеса.
II
— Смерть гачупинам!
— Смерть!
В глубине парка, под зеленым от высыпавших звезд небом, светился своим прозрачным парусиновым куполом цирк Харриса. Ревущая толпа в мерцании фонарей теснилась у ворот. На перекрестках близлежащих улиц стояли наготове конные патрули; замешавшись в толпу, рыскали шпики. Появление ораторов было встречено восторженными возгласами и рукоплесканиями. Они шли группой в окружении студентов, несших флаги и транспаранты. Бледные, исполненные театрального драматизма и героики, они приветственно размахивали шляпами. Людское море бушевало. Полицейские дубинки чувствительно напомнили о законе, и толпа перед воротами расступилась. Внутреннее освещение придавало парусиновому куполу коричневатую прозрачность. Группки людей, сменяя друг друга, со знаменами и бенгальскими огнями, под аплодисменты выкрикивали возмутительные призывы перед испанским казино:
— Да здравствует дон Роке Сепеда!
— Да здравствует освободитель индейцев!
— Да здравству-е-ет!..
— Смерть диктатуре!
— Смерть!..
— Смерть гачупинам!
— Смерть!..
III
Испанское казино — яркие многоцветные обои, золоченые канделябры, пышные лепные украшения — сотрясалось и готово было взлететь на воздух от оглашавших его хвастливых выкриков и угроз. Директивный совет заканчивал краткое свое заседание; на сей раз не велось никакого протокола и решения принимались только устные и совершенно секретные. В залах, соперничая с хвастливыми выкриками, нарастал таинственный шепот. Тут же созрел неразумный заговор: бежать на улицу и разогнать митинг палками. Патриотический рев потряс стены. Лысые картежники побросали банк; игроки в домино принялись стучать костяшками и сифонами для газированной воды; бильярдисты высыпали на балконы, воинственно размахивая киями. Несколько ханжеских голосов, принадлежащих лавочникам и ростовщикам, призывали к благоразумию и советовали призвать для восстановления порядка отряды жандармов. Суета и страсти придали нелепо и пышно разукрашенным, на манер министерских кабинетов матери-родины, залам несвойственный им накал политических сборищ. Толпы гачупинов устремились на балконы. Оттуда понеслись выкрики и рукоплескания: