Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
— Именно так, ваше превосходительство! Гуманность, к которой взывают воинствующие английские пуритане, не более чем простая игра слов, дымовая завеса. Чтобы прибрать к рукам финансы и угольную промышленность, они прибегают к Библии.
В знак согласия дон Селес кивнул головой:
— Именно так! Я тоже…
Неуклюже склонившись к своему собеседнику, мумия, не дослушав ответа, продолжала внушать:
— Испанец, достойный этого имени, не может оставаться в стороне, когда речь идет о дружественных отношениях между нашей республикой и испанской прародиной. Есть тут, правда,
Инспектор полиции, скосив с мрачной насмешливостью глаз, сказал дон Селесу:
— Так называемые принципы гуманности, к которым взывает дипломатический корпус, не должны возобладать над животрепещущими требованиями момента.
Мумия процедила сквозь зубы:
— Да и пора понять наконец, что интересы переселившихся сюда испанцев противоречат этим дурацким принципам. Стало быть, послать к черту принципы! У обосновавшихся здесь испанцев интересы в корне другие. И пусть господин министр зарубит это себе на носу. Пусть поднатужится! А коли он будет упорствовать слишком, то намекните ему, что в полицейских архивах имеется некий документик, в котором рассказывается о самых настоящих римских оргиях, и в частности об одном случае, когда некий извращенный парнишка изображал там роды. Предоставляю слово инспектору полиции.
Дон Селес потупился. Полковник-лисенсиат съязвил:
— А повитухой был испанский полномочный министр.
Дон Селес простонал:
— Не нахожу слов…
Тиран Бандерас скорчил презрительную гримасу:
— Случается, что Испанию порой представляют совершеннейшие подонки.
Дон Селес вздохнул:
— Я поговорю с бароном.
— Поговорите и дайте ему понять, что репутация его в наших руках. Полагаю, что посланник взвесит свои поступки. А заодно передайте ему сердечнейший привет от генерала Бандераса.
Тиран сделал легкий кивок — на какие только способны деревянные истуканы — и на прощание сказал:
— Дипломаты обожают всякие проволочки, и потому ясно, что проку от первого заседания не будет никакого. Посмотрим, что принесет нам завтрашний день. Республика может погибнуть от междоусобиц, но никогда не согласится на иноземный диктат.
V
Тиран Бандерас вышел на галерею и, склонившись над походным столиком, стоя начал подписывать стремительным росчерком приказы и приговоры, которые секретарь трибунала лисенсиат Каррильо извлекал из папки и подсовывал хозяину. Белые стены были размалеваны страхолюдными изображениями пыток, адских мучений, погребений и зеленых чертей. Подписав последнюю бумагу, тиран с нарочитой внятностью заговорил. Огромную индейскую пасть его искривила скорбная зеленая гримаса:
— Чав-чав! Милейший лисенсиат, у нас есть некоторый должок перед старой маркитанткой Седьмого легко-кавалерийского. Чтобы оказать ей должное, правосудию следует примерно проучить одного доблестного военачальничка за учиненный им дебош. И это одного из наиболее уважаемых моих друзей! Скажу больше — моего приятеля полковника Домисьяно де ла Гандара! Если я прикажу высечь этого разбойника, то он, и без того заигрывающий с повстанцами, мигом переметнется к ним и будет на всех перекрестках обзывать меня деспотом. А не защитить старуху, отказаться от слова, которое я ей дал, значило бы запятнать себя. Что бы вы посоветовали, лисенсиат?
— Это гордиев узел, хозяин.
Тиран Бандерас, все с той же зеленой гримасой, обратился к толпе прихлебателей:
— Друзья, прошу не расходиться. Останьтесь и выскажите свое суждение. Вы поняли, о чем я говорил с господином лисенсиатом? Вы все хорошо знаете моего приятеля. Отличный парень, и мы все его высоко ценим! Но высечь его как дебошира — значило бы разъярить его и толкнуть в объятия революционеров. Наказать и оставить на свободе? Он будет мстить. Должен ли тиран Бандерас — как именует меня презренная чернь — быть в этом случае великодушным или он должен быть осторожным? Подумайте, друзья, ваше мнение мне чрезвычайно ценно. Создайте трибунал и решите дело по совести.
Раздвинув состоящую из трех колен подзорную трубу, тиран прислонился к арке, за которой расстилался сад, и погрузился в созерцание звездного неба.
VI
Прихлебатели собрались в кружок в другом конце галереи, чтобы «решить по совести» тот вопрос, который тиран Бандерас бросил им, как бросают собакам кость. Лисенсиат Каррильо с хитрой ухмылкой судейской лисы задает вопрос:
— Интересно, что думает по этому поводу сам хозяин?
Лисенсиат Начо Вегильяс разевает рот, таращит глаза и вместо ответа квакает:
— Ква-ква!
Майор Абилио дель Вальс, пощипывая козлиную бородку, с презрением смотрит на него.
— На этой струне сейчас не сыграешь!
— Придется поломать голову, майор!
Лисенсиат Каррильо гнул свое:
— Хорошо бы угадать мнение хозяина и высказаться соответственно.
Начо Вегильяс, продолжая паясничать:
— Ква-ква! Буду следовать вашим озарениям, милый мой лисенсиатик.
Майор дель Валье пробормотал:
— Чтобы не попасть впросак, пусть каждый поставит себя на место генерала.
— Начнем с вас, майор?
— Между чем и чем я должен выбирать, лисенсиат?
— Либо не сдержать слова, данного старой ведьме, либо вздрючить незадачливого полковника де ла Гайдара.
Майор Абилио дель Валье, продолжая пощипывать козлиную свою бородку, отшутился:
— Мой совет — сначала расстрелять Домисьяно, а потом высечь.
Лисенсиат Начо Вегильяс вдруг по-человечески пожалел несчастного полковника:
— А вдруг хозяин посчитается со старой дружбой, и бывшая духовная близость умерит строгость наказания?
Лисенсиат Каррильо, обращаясь к майору дель Валье, напыщенно заметил:
— Майор, вы разрубили этот гордиев узел, подобно Александру Великому.
Вегильяс поморщился:
— Скандал в питейном заведении не должен караться смертью! Я снимаю с себя ответственность! Не хочу, чтобы по ночам мне являлся призрак Домисьяно. Вы видели вчерашний спектакль Пепе Валеро? «Пепе Обреченного»? Стоит посмотреть! В основе лежит эпизод из испанской истории.