Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
— Да здравствует Испания!
— Д а здравствует генерал Бандерас!
— Да здравствует латинское племя!
— Да здравствует генерал-президент!
— Да здравствует дон Пелано!
— Да здравствует столп и опора Сарагосы!
— Да здравствует дон Исаак Пераль!!{104}
— Да процветает честная торговля!
— Да здравствует герой Самальпоа!
А на улице конная жандармерия рубила саблями мирных, закутанных в плащи индейцев, которые обращались в бегство, даже не успевая извлечь для самообороны ножи.
IV
Пол
Улица бурлила. Индейцы группками собирались вокруг фонарей и тумб с афишами, возвещавшими предстоящий митинг. Дон Теодосио с ядовитой усмешкой отрывисто заметил:
— Кому только нужен этот парад шутов?
Дон Селес. натужно крякнул, наставительно произнес:
— Правительство генерала Бандераса, разрешая эту пропаганду, тем самым как бы свидетельствует свое уважение к любым политическим мнениям. Это акт. который подымает престиж правительства! Генерал Бандерас не боится дискуссий, он охотно поощряет любые споры и обсуждения. Следует напомнить то, что он произнес, разрешая сегодняшний митинг: «Лишь неукоснительное следование закону гарантирует гражданам соблюдение всех их священных прав». Согласитесь, что так мог высказаться только истинно великий правитель! Слова замечательные, и они прочно войдут в историю.
Дон Теодосио дель Арако коротко поддакнул:
— Они того заслуживают!
Мистер Контум взглянул на часы:
— Очень интересно иметь послушать речи. Завтра, конечно, я буду их узнавать. Узнавать других людей — плохо. Свои уши слушать надо.
Дон Селес напыщенно произнес:
— Не стоит вдыхать отравленный воздух демагогических митингов.
— Мне очень интересно слышать дона Роке Сепеда.
Дон Теодосио поспешил желчно заметить:
— Да ведь он безумец! Сумасброд! Кто бы поверил, что человек при таком богатстве мог примкнуть ко всему этому революционному сброду, людям без положения и надежд на будущее.
Дон Селес с напускным сожалением проронил:
— Роке Сепеда — идеалист.
— Значит, его место за решеткой!
— Отнюдь нет: чем больше будет разглагольствовать — тем быстрее скомпрометирует себя!
Дон Теодосио отрицательно завертел головой:
— Вы забываете о той сумятице, которую вызвали в умах крестьян-индейцев проповеди этих подстрекателей. Индеец по природе своей неблагодарен: добро, которое он видит от своего хозяина, он никак не ценит; выражая внешнюю покорность — за пазухой всегда держит нож. Без кнута с ним не обойтись. Поверьте мне, индеец куда ленивее, работает куда меньше и пьет куда больше антильского негра! У меня были негры, и я вас уверяю, что по всем статьям они превосходят индейцев тихоокеанских республик.
Мистер Контум не удержался от могильного юмора:
— Когда б индеец был так ленивый, черт лысый белые кожи знали такой безопасность, как этот рай Пунта-де-Серньентес.
Обмахиваясь шляпой, дон Селес заметил:
— Правильно! Но из вашей посылки следует, что индеец решительно непригоден для участия в политической жизни.
Дон Теодосио кипятился:
— Ленивца и пропойцу индейца может заставить работать и приносить пользу обществу только кнут белого.
В разговор снова вступил американским горнопромышленник:
— Мистер Арако, если желтый опасность существует, то существует он тут, эти республики.
Дон Селес так стремительно выпятил патриотическое свое брюхо, что — подпрыгнула и забренчала всеми своими звеньями массивная золотая цепочка, провисшим мостом соединявшая два жилетных кармана:
— Чтобы не сбиться с пути цивилизации, тихоокеанские республики должны обратить свои взоры к матери-родине! Там, там найдут свою историческую судьбу двадцать латиноамериканских наций!
Мистер Контум скорчил презрительную гримасу:
— Если креол и дальше останется у власти, то пусть говорит спасибо пушкам и кораблям Соединенных Штатов.
Скосив глаз, янки поглядел на изгиб своего носа, походивший на тяжелый клюв попугая ара. А толпа индейцев, ожидающих митинга, бушевала:
— Смерть дяде Сэму!
— Смерть гачупинам!
— Смерть захватчикам!
V
За соседним столиком сидел редактор «Испанского критерия» и потягивал освежающий напиток из ананаса, водки и содовой, который так прославил содержателя заведения «Метрополь рум». Дон Селес, толстый и неизменно напыщенный, вышел на середину террасы, обмахиваясь шляпой:
— Поздравляю вас с блестящей передовицей! Целиком согласен с главным вашим тезисом.
Редактор, владелец «Испанского критерия», обладал на редкость возвышенным стилем, несколько старомодным, но зато изобиловавшим патриотическими оборотами и формулами, прямо-таки дышащими преданностью богатеям-гачупинам. Дон Николас Диас дель Риверо, человек осторожный и увертливый по натуре, прикрывал свою фальшь грубоватым просторечием жителя долины Эбро. В Испании он слыл карлистом,{105} покамест не присвоил себе кассу седьмого Наваррского полка. За океаном защищал дело монархической реставрации. Имел два орденских креста, громкий графский титул, собственную ссудную кассу и был начисто лишен каких-либо признаков порядочности.
Дон Селес, вынув изо рта сигару и прижав шляпу к толстому животу, по-приятельски подошел к нему, демонстративно простирая руку:
— Что скажете о сегодняшнем спектакле? Надеюсь, завтра мы прочитаем в вашей газете полный отчет?
— В меру того, что оставит красный карандаш. Да присядьте же, дон Селес: я уже отрядил своих следопытов, и вскоре кто-нибудь из них примчится с новостями. Только бы не пришлось сожалеть о каком-нибудь безрассудном нарушении порядка! На этих революционных сходках страсти, знаете ли, так накаляются…