Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
IV
А в зале, которую называли Зеленой гостиной, уныло тренькало пианино. Зарешеченные окна гостиной, прикрытые трепетавшими на ветру легкими муслиновыми занавесками, выходили во внутренний дворик. От лившихся оттуда грохота оргии
Мертвенный голос в мертвенном освещении пустынной залы взвивался на невероятную высоту:
Непорочной страсти пламя!Несколько парочек кружились во дворе, увлекаемые ритмом песни. В тесном объятии проплывали они в ленивой истоме перед решетками окон. Полковник, напившись в стельку, сучил одну и ту же струну, подтягивая дрожащим голосом:
Пощади меня, надежда!V
Ветром вздувается зеленая атласная занавеска, отделяющая нишу от остальной части гостиной. В глубине ниши зеркало, в котором отражается пышное ложе любви. По временам оно качается в мигании лампадных светильников. Лупита издыхает:
— Не приводи господь, какой тяжкий сон мне приснился! Ух, как трещит голова!
Шарлатан поспешил ее успокоить:
— Еще немного — и все пройдет.
— Скорее черепаха взовьется соколом, чем я еще раз дам себя усыпить!
Чтобы переменить разговор, доктор Поляк с шутовской церемонностью льстит дайфе:
— Вы представляете собой любопытнейший случай метампсихоза. Со всей ответственностью могу гарантировать вам контракт с одним из берлинских театров. Наш номер пользовался бы гигантским успехом. Проведенный сейчас опыт представляет совершенно исключительный интерес!
Дайфа до боли сдавила себе виски, вонзив сверкающие каменьями пальцы в иссиня-черные пряди волос:
— Теперь я всю ночь не избавлюсь от проклятой мигрени!
— Выпейте чашечку кофе — и мигрень как рукой… А если капнуть туда еще чуточку сильно тонизирующего эфира, то можно будет хоть сейчас поставить еще один опыт.
— Хватит и первого!
— А разве вам не хотелось бы выступать пород публикой? При умелом руководстве вы очень скоро приобретете достаточное имя, чтобы выступать даже в Нью-Йорке. Я гарантирую вам приличный процент от сбора. Менее чем через год вы сможете получить аттестаты самых известных европейских академий. Полковник рассказывал мне об одном случае с вами — пусть очень давнем, — который представляет весьма крупный научный интерес… Случай, действительно, очень давний! И вы должны непременно посвятить себя науке, работать с людьми, проникшими в тайны магнетизма.
— Да никогда в жизни… даже за самый тугой кошелек! Чтобы подохнуть во время опыта? Да пропади все пропадом!..
— Если подходить научно, то тут нет никакого риска.
— А говорят, что блондинка, с которой вы прежде работали, умерла прямо на сцене?
— И что меня посадили за это в тюрьму? Очевидная чепуха. Как видите, я на свободе.
— А может, вы подпилили тюремную решетку?
— Вы полагаете, что я и это могу?
— А разве вы не колдун?
— Изучение магнетических эффектов не может рассматриваться как колдовство. Ну как, прошла голова?
— Кажется, проходит.
Из коридора донесся голос хозяйки:
— Лупита, к тебе гости.
— Кто там?
— Твой дружок. Поторопись!
— Бегу! Когда бы я не так нуждалась, я бы провела эту ночь в молитвах по усопшим праведницам.
— Лупита, подумай, какой успех ты могла бы иметь на сцене!
— Черт с ним, с успехом, я очень боюсь!
Шурша юбками, она выскользнула из гостиной, а вслед за ней и доктор Поляк. Бродячий маг, державший на ярмарке балаган, был всегда желанным гостем в публичном доме Кукарачиты.
КНИГА ВТОРАЯ. ПОМИНАЛЬНЫЕ ЛАМПАДЫ
I
В Зеленой гостиной, освещенной масляными светильниками и свечами, укрепленными на небольшом алтаре, тихо переговаривались двое заматерелых грешников. До их слуха доносился романс, исполняемый под гитару. На алтаре перешептывались огненные бабочки масляных светильников, на подушке — любовная парочка.
Шептала дайфа:
— Скверный он человек!
Ее напарник:
— Безбожник!
— Нынешней ночью этот романс о жертвах и палачах кажется мне мрачнее катафалка.
— Так уж заведено: жизнь весела, смерть печальна!
— Типун тебе на язык! Да не каркай ты, как ворон! Скажи лучше, Вегильяс, вот когда наступит твой смертный час, ты исповедуешься, как положено доброму христианину?
— Конечно! Я ведь не отрицаю существование души!
— Начито, мы с тобой дух и материя разом, но правда ли? Тебя не должен смущать вид моей плоти… Ведь я при всем том самый что ни на есть романтик! Не была бы я такой нищей, я б непременно праздновала этот день. Но я кругом в долгу у хозяйки. Можешь ли ты назвать хоть одного человека, у которого не было бы близких покойников? Разве кого из приютских, да и то потому только, что они не знают своих родных. Праздник этот следовало бы чтить больше других. Ведь с ним связано столько воспоминаний! Вот была б у тебя романтическая душа, Ты бы мигом заугрызался совестью, уплатил бы мне должное и ушел восвояси.
— А если бы я ушел, не заплатив?
— Одни черт. Деньги для меня ерунда… Я романтик… Я же тебе сказала, что, когда бы не долг хозяйке…
— Хочешь, чтобы я кредитовал тебя?
— А пояснее выразиться не можешь?
— Хочешь, чтобы я уплатил твой долг?
— Не строй из меня дурочку, Начито.
— Ты ей много должна?
— Тридцать золотых! Пятнадцать я ей вернула еще в майский праздник, но эта стерва уверяет, будто ничего с меня не получала. Уплати мой долг и возьми меня на содержание! Преданнее рабыни не найдешь!