Туннель из костей
Шрифт:
Но тут же слышу за спиной постукивание, ощущаю, как давит на плечи Вуаль, и мое внимание привлекает самая темная, неосвещенная часть парка. Она тянет меня, зовет. Раньше я думала, что на ту сторону Вуали меня тянет обычное любопытство, но это не так. Теперь я знаю – это кое-что другое.
Предназначение.
Джейкоб переводит взгляд на меня.
– Нет, – говорит он, хотя я уже на ногах.
– Все в порядке? – спрашивает мама.
– Ага, – отвечаю я. – Мне в туалет нужно.
– Нет, не нужно, – шипит Джейкоб.
– Я видела, он сразу за киосками с едой, – показывает мама.
– Кэссиди, – умоляюще скулит Джейкоб.
– Я скоро, – говорю я родителям.
Папа кричит мне в спину, чтобы я не заблудилась.
– Не заблужусь! – кричу я в ответ.
Папа провожает меня строгим взглядом. Я все еще не до конца завоевала их с мамой доверие после той истории, – когда я никак не могла выбраться из-за Вуали и ради того, чтобы вернуть себе жизнь, вынуждена была сражаться с призраком, спрятавшись в открытой могиле. По версии родителей, я тогда убежала без разрешения, и через несколько часов меня нашли на кладбище, где я учинила разгром.
Что в лоб, что по лбу.
Я торопливо пробегаю мимо киосков и сворачиваю с основной аллеи направо.
– Куда мы идем? – опасливо спрашивает Джейкоб.
– Хочу проверить, не бродит ли здесь Жан Живодер.
– Шутишь?
Но я не шучу. Сую руку в задний карман, проверяю, на месте ли мой медальон-зеркальце. Это прощальный подарок от единственной знакомой мне «промежуточницы».
Лара долго ругалась бы, узнав, что я таскаю зеркало в кармане, а не ношу на шее. Она говорит, что люди вроде нас не только охотники, мы – как магниты для духов и привидений. Зеркала действуют на всех призраков, и на Джейкоба тоже, поэтому я и не ношу медальон на шее. Хотя Лара, наверное, считает, что поэтому мне следует его носить.
Следует признать, Джейкоба она недолюбливает. Не одобряет.
– Лара вообще ничего не одобряет, – язвительно замечает Джейкоб.
Они не ладят. Или, скажем так, расходятся во мнениях.
– По ее мнению, – рычит он, – мне здесь не место.
– Ну, на самом деле и правда не место, разве нет? – шепчу я, наматывая на руку цепочку медальона. – А теперь пойдем искать Жана.
Джейкоб мрачнеет, даже воздух вокруг него идет рябью от его неудовольствия.
– Такой был хороший вечер…
– Брось, – я сжимаю зеркальце в кулаке. – Неужели тебе не интересно?
– Вообще-то, нет, – Джейкоб упрямо складывает руки на груди. – Совсем не интересно. Я бы с радостью никогда этого не…
Но я больше не слушаю.
Я протягиваю к Вуали руку, отвожу ее в сторону и делаю шаг вперед.
Мир вокруг меня…
…исчезает.
Ярмарочные огни, люди, звуки и запахи летней ночи… Все исчезает без следа. Я падаю. Погружаюсь в ледяную воду, легкие обжигает холодом. И вот я уже снова стою на ногах.
К переходу я так и не привыкла.
И не уверена, что смогу привыкнуть.
Выпрямляюсь, делаю судорожный вдох, а мир тем временем снова появляется вокруг, странный и тусклый.
Я за Вуалью.
В промежутке.
Здесь тихо и темно, уже совсем ночь. Ни ярмарки, ни веселой толпы. Клочья тумана тянутся над травой. Темень такая, что я почти ничего не вижу.
Секундой позже рядом появляется Джейкоб, он по-прежнему недоволен.
– Мог бы не приходить, – говорю я.
Он водит ногой по траве.
– Вот еще.
Я улыбаюсь. Двадцать первое правило дружбы: друг не бросает друга по ту сторону Вуали.
Джейкоб здесь выглядит по-другому – полнокровный, яркий, и я больше не вижу сквозь него. Зато я, наоборот, становлюсь серой и не такой плотной, как была. Мои краски поблекли, выцвели. Только одно бросается в глаза: ленточка света ярко сияет в моей груди.
Это не просто ленточка, это жизнь.
Моя жизнь.
Она светит ровным голубовато-белым светом, а если бы я сунула руку в грудь и вытащила ее, словно наглядное пособие на уроке, вы бы увидели, что она с изъяном. Там, где ее разрывали пополам, остался маленький шов. Я сложила половинки вместе, и пока вроде бы все работает нормально, но у меня нет никакого желания проверять свою жизненную нить на прочность.
– Ну ладно, – Джейкоб вытягивает шею, – по-моему, здесь никого нет. Давай вернемся.
Я и сама нервничаю не меньше, но не уступаю. Здесь кто-то есть. Должен быть. И может быть, не один. Так уж устроена Вуаль: она возникает, только когда рядом есть призрак. Это что-то вроде занавеса, отделяющего живых от сцены, на которой привидения снова и снова проигрывают последние события своей жизни – то, что случилось с ними и не дает перейти дальше.
Мои руки тянутся к камере на шее, и зеркальная подвеска в руке звякает о металл корпуса. Звук эхом отдается в темноте.
Мои глаза привыкают к темноте, и я вижу, что здания вокруг парка нет, оно исчезло, стертое временем – если, конечно, оно уже было тогда построено, – или границами этого конкретного промежутка, кому бы из призраков он ни принадлежал.
Остается понять, в чью жизнь – или, скорее, смерть – мы попали.
Ночное небо светлеет, озаренное слабым оранжевым заревом.
– Ой, Кэсс! – ахает Джейкоб, глядя поверх моего плеча.
Я поворачиваюсь и замираю от удивления.
Жана Живодера там нет, зато есть дворец.
И он охвачен пожаром.
Глава третья
Значит, туман – это вовсе не туман, а дым.
Поднимается ветер, и огонь разгорается сильнее, вокруг темно от сажи. Я слышу крики, стук каретных колес по камням. Сквозь дым различаю несколько человек на лужайке, они смотрят на пожар.
Я подхожу ближе, поднимаю фотоаппарат и делаю снимок.
– Кэсс… – голос Джейкоба звучит глухо. Повернувшись к нему, я не вижу ничего кроме дыма.