Турмс бессмертный
Шрифт:
— Это я, Турмс, благословенный молнией и властвующий над бурями, — ответил я. — Духи воздуха слушаются меня.
— Правда, только иногда, — добавил я, немного подумав, — когда во мне рождается могучая сила.
Танаквиль, указывая на Арсиною, гневно произнесла:
— Вчера ты убил невинную девушку, всего-навсего дотронувшись до нее одним пальцем, а сегодня множество людей пострадало из-за тебя. Если ты равнодушен к человеческой жизни, подумай хотя бы о тех бедах, которые ты принес ни в чем не повинному городу.
Мы все вместе вышли во двор и увидели,
— Если мы еще способны рассуждать здраво, нам надо тихо созвать наших слуг, собрать ослов и лошадей, оставить хозяину дома прощальные дары и немедленно покинуть Эрикс. Я и ты, Турмс, лучше других знаем, почему на город обрушилось такое страшное несчастье. А жители Эрикса и жрецы храма того и гляди догадаются об этом.
Ее слова были не лишены смысла, но, посмотрев на Арсиною, на ее мягкие губы и лучистые глаза, я понял, что не смогу отказаться от нее.
И я дерзко заявил:
— Да, мы уходим, но ты, Арсиноя, должна отправиться в путь вместе с нами. Возьми одежду Ауры и сделай ее лицо своим. Все, что произошло, закономерно и предначертано богами. Останки Ауры заменят тебя, а в этой неразберихе нам всем нетрудно будет незаметно выбраться отсюда.
Мои слова удивили Арсиною. Она нахмурила брови и возразила:
— Ты сам не знаешь, что говоришь, Турмс. Ты — Мужчина, и ты чужой мне. Как же я могу довериться тебе, если я не понимаю тебя? Я жрица Афродиты в Эриксе, и я занимаю высокое положение — ведь отнюдь не каждая женщина может такого добиться. И ты предлагаешь, чтобы я отказалась от жизни в роскоши, от драгоценностей и богатой одежды только потому, что измученная долгой зимой я поддалась тебе и упала в твои объятия? Да мне же надо бояться тебя, бежать от той силы, которой ты обладаешь и которая, сделав меня беспомощной, позволила тебе обладать мною!
Она умоляюще дотронулась до моей руки и попросила:
— О Турмс, не смотри на меня с упреком в раскосых глазах! Ты ведь знаешь, как тоскую я по тебе, как плачу. Но из-за моря вот-вот появится богиня, и весеннее праздничное шествие, множество веселых и радостных заезжих гостей увлекут меня. Будь же благоразумным и не разбивай мне сердце, предлагая то, чего я все равно не могу сделать.
Чувствуя, что мои щеки деревенеют от ярости, я сказал:
— Но ты же только что клялась мне именем богини, что не можешь жить без меня!
Арсиноя выглядела расстроенной, переступала с ноги на ногу и смотрела в землю.
— Только что — это только что, — сказала она, — а сейчас — это сейчас. Тогда я действительно так думала и вовсе не лгала тебе. Я и в самом деле не представляю себе, что смогу кого-то полюбить так, как полюбила тебя. Но теперь все кончено, и не надо ничего воскрешать. У меня до сих пор болит голова, жжет в глазах и больно дотронуться до грудей. О боги, да от одного твоего жуткого предложения меня выворачивает наизнанку.
И она быстрым шагом вышла из комнаты.
5
Я проснулся посреди ночи в страхе и с такой сильной головной болью, что мне показалось, будто меня укусила змея и выпустила яд в мою кровь. Не успел я толком проснуться, как опять принялся думать о том, что случилось. Я понимал, разумеется, что подпал под власть богини. Это она заставила меня полюбить легкомысленную женщину, слову которой нельзя верить и которая, возможно, даже телом своим обманывала меня.
Но независимо от того, что я о ней думал, я вновь и вновь видел перед собой ее изменчивое лицо-загадку, ее дугообразные брови и зрачки, которые сужались и чернели от моего взгляда. Возможно, я был ее тысячным мужчиной. Возможно, как утверждала Танаквиль, она была распутницей. Но стоило мне только подумать об Арсиное, как я начинал маяться от страсти, нежности и тоски; я чувствовал, что каждая минута, которую я вынужден прожить без нее, мертва и удивительно пуста.
Спотыкаясь, я вышел во двор и напился холодной воды из глиняного кувшина, висящего у двери. Город молчал, огни были погашены, на небе сияли звезды, и молодой месяц на краю небосвода пугал меня своим острым серпом.
Я пошел в конюшню и отыскал колышки от дорожного шатра Танаквиль. Потом при свете звезд я пробрался к воротам храма. Они были закрыты, но у стены не было стражников и никто не переговаривался внутри здания. Я шел вдоль стены, пока не отыскал подходящее место; вбив колышек между двумя камнями, я встал на него и забил другой колышек в следующую щель. Так я лез вверх ступенька за ступенькой и наконец взобрался на гребень стены. Я пополз на животе, чтобы не выделяться на фоне неба, и вскоре добрался до деревянной лестницы сторожа, по которой без труда спустился вниз.
Во дворе храма полно было мусора, нанесенного бурей, который еще не успели убрать. Я увидел мраморные колонны, темнеющие вокруг источника. На ощупь пробрался я к нему, бросился возле него на землю и стал молиться:
— О ты, рожденная из морской пены, позволь своему источнику залечить раны моей любви. Ты разожгла ее, и только ты сможешь погасить ее пламя!
Перегнувшись через бортик, я сумел дотянуться прутиком до зеркальной глади воды и таким образом выпить несколько капель. Осторожно бросил я в источник серебряную монету, и месяц стал светить ярче. Богиня Артемида с ненавистью смотрела на то, что я делаю, однако я ни о чем не жалел. Я не боялся ее смертельных стрел и носил на шее селенит, который берег меня от безумия.