Турмс бессмертный
Шрифт:
3
Наконец море стало судоходным. Всю зиму фокейцы трудились не покладая рук: они наращивали стены Гимеры. Теперь же моряки с нетерпением ждали, когда можно будет взойти на корабли, и, вдыхая свежий ветер, искали на небе знамения. Дионисий спустил на воду новое судно, а старые пятидесятивесельные корабли приказал просмолить и оснастить, так что они стали лучше, чем были. Дионисий лично осмотрел и проверил каждое весло, канат и даже сучки на обшивке. Вечерами его воины точили мечи, а раздобревшие за зиму гоплиты, охая, примеряли свои
— Ты в тягости, милая, — говорили они, — а море гораздо коварнее, чем тебе кажется. Если нападут тиррены, ты не сможешь защищаться, и я буду волноваться за тебя. Наберись терпения! Как только мы доберемся до Массалии, я пришлю о себе весточку.
Как они были убедительны, как заискивающе заглядывали женам в глаза! Но те в ответ лишь подымали вой и посылали проклятия морю. Женщины становились на колени и, обнимая мужнины ноги, умоляли их не покидать в спокойной Гимере. Мужчины же твердили в ответ:
— Больше всего на свете я желал бы остаться с тобой! Мне и так плохо, а тут еще ты со своими причитаниями! Что же делать! Увы, я поклялся своему начальнику Дионисию в верности самой страшной клятвой и не могу превращаться в клятвопреступника.
Кринипп заявил, что все женатые фокейцы обязаны оставить деньги на содержание своих жен. Сумма зависела от должности мужчины на корабле: тридцать драхм — от весла, сто — от меча. Кроме того, все горожанки, которые понесли той зимой, получали по десять драхм из военной добычи Дионисия, и неважно, были они замужем или нет. Взбешенные столь наглым вымогательством, наши моряки собрались на городской площади и громко кричали, что Кринипп — самый неблагодарный тиран из всех, с кем им приходилось встречаться.
— Неужели, кроме нас, в Гимере нет мужчин? — восклицали они сквозь слезы. — Ведь это у вас петух — символ города, и не наша вина, что распущенность нравов — эта мерзкая зараза — перекинулась и на нас, хотя мы и пытались сопротивляться ей. Всю зиму ты заставлял нас работать, как рабов, и у нас не было ни сил, ни желания делать детей. А может, ты забыл, что сам запретил нам выходить из домов после захода солнца? Да ведь вечерами мы только и могли, что укладываться спать! Разве должны мы отвечать за то, что девушки и даже некоторые замужние женщины навещали нас, чтобы разделить с нами ложа? Неужели ты полагаешь, будто мы — неблагодарные скоты, не умеющие платить за гостеприимство? Разумеется, мы старались из последних сил, желая, чтобы наши хозяйки остались довольны!
Кринипп заткнул уши. Он не собирался менять свое решение.
— Закон надо уважать. А для жителей Гимеры мое слово — закон до тех пор, пока у меня будет расти борода. Впрочем, я разрешаю вам взять ваших жен и вообще всех беременных на свои корабли. Пожалуйста, выбирайте!
Несмотря на шум и крики, Дионисий оставался спокоен и не торопился защищать фокейцев. Ему еще предстояло получить от города еду и воду и забрать из подвалов Криниппа свои сокровища.
Он молча наблюдал за суетой на площади. Когда же его моряки принялись яростно рвать на себе одежды, Дионисий схватил за плечо ближестоящего к нему крикуна, который оказался гребцом, и спросил:
— Что это за знак у тебя на спине?
Гребец обернулся, поглядел на свою лопатку и охотно объяснил:
— Это волшебный знак, который ничем не смыть. Он защищает от любых ран, хотя и стоит всего одну драхму.
Толпившиеся вокруг моряки сказали Дионисию, что и они попросили изобразить на своих спинах подобный знак. Дионисий нахмурился.
— Вы мне напоминаете городских стражников из Тракии, которые рисуют голубые круги на своих Щеках. У скольких из вас есть этот знак и кто вам его сделал?
Как оказалось, большая часть его воинов воспользовалась услугами некоего прорицателя, и тот вырезал на их спинах знак, предохраняющий от гибели и ранений. А поскольку прорицатель прибыл в Гимеру всего несколько дней назад, то раны пока еще не затянулись. Знак имел форму полумесяца и наносился острым ножом под левой лопаткой. После чего рана присыпалась священной голубой краской и священным пеплом, а затем прорицатель плевал на нее священной слюной.
— Приведите сюда этого предсказателя, я хочу посмотреть его левую лопатку! — приказал Дионисий.
Люди кинулись на поиски прорицателя, но тот как сквозь землю провалился, хотя буквально минуту назад стоял на углу площади и рисовал загадочные знаки на восковой табличке. Моряки облазили весь город, обошли все дома, но так и не нашли его. И тогда все решили, что он был едва ли не святой, и те, кто остался без знака на спине, ругали своих товарищей за то, что они не предупредили их вовремя. Счастливчики рассказывали, что у прорицателя — совсем еще не старого мужчины — кожа была красновато-коричневая, как у финикийцев, и по-гречески он говорил с большим трудом.
Пока Дионисий расспрашивал своих людей, Криниппу пришлось срочно отправляться домой, сославшись на боль в животе. Впрочем, и Дионисий повел себя так, словно у него открылся понос, и даже не стал бранить фокейцев. В тот же вечер он явился к нам в дом с рулевым самого большого корабля и сказал:
— Этот голубой знак означает, что наши дела плохи. Кринипп придет сюда нынче ночью для беседы, ибо опасается приглашать нас к себе. Побольше молчите. Послушаем, что скажет он.
Дориэй тут же вспылил:
— Я все равно добьюсь своего! И очень рад, что ты, Дионисий, кажется, согласен присоединиться ко мне. Это значит, что нам не придется выяснять в поединке, кто из нас двоих будет командовать людьми.
Дионисий вздохнул:
— Хорошо-хорошо, спартанец. Однако смотри: о Сегесте в присутствии Криниппа — молчок. Иначе он не позволит нам сняться с якоря. Может, мы с тобой сойдемся на том, что я буду командовать людьми в море, а ты — на суше? Нам наверняка придется захватить один из портовых городов в Эриксе: надо же где-то оставить корабли.