Тут и там. Русские инородные сказки - 8
Шрифт:
В ушах все время звучало то имя-не-имя. Очень хотелось подколоть маму: запомнить, что дочь предпочитает не называться Ларисой, ты не можешь, а имечко, которое и не выговоришь без запинки, как, долго учила? Но тогда надо было сознаться в том, что она торчала у окна, а это было стыдно.
А имя все звенело, и даже птица, казалось, высвистывала его на разные лады.
— Ажуолас где? — спросил отчим, когда сели завтракать.
Мама пожала плечами:
— Он часто с утра уезжает.
— Понятно, —
Лоренца тоже усмехнулась. В последние дни Ажуолас, дай ему волю, поселился бы у Аустеи в доме. Она бы съехидничала — не вслух, так про себя. Но после вчерашнего разговора было беспокойно.
Мобильник Ажуолас благополучно забыл на тумбочке в прихожей — такое с ним случалось частенько. Велосипед и правда исчез. Лоренца вздохнула с облегчением: отчиму брат еще ничего не сказал. И тут же, против всякого здравого смысла, обиделась: ее беды казались ему незначительными, когда рыжая ждет. Хотя Ажуолас мог и не знать, что отец вернулся.
Пожалуй, такого тихого утра еще не было. Колокольня умолкла, птицы тоже отсвистели свою песенку, и все звуки пропали. Лоренца поймала себя на том, что идет на цыпочках — слишком громкими были шаги.
И никого на дороге. Ни машин, ни велосипедов, ни пешеход об. Когда загрохотал грузовик, ей показалось, что небо сейчас разорвется от шума.
Машина остановилась рядом, из кабины высунулся крепкий темноволосый мужик и прокричал что-то радостное. Единственным знакомым словом было «лабас», Лоренца кивнула и заторопилась вдоль обочины, готовая в любую минуту сигануть вбок и нестись наутек. Бегать она умела, в школе ее всегда в команду брали.
Но мужик и не думал ее хватать. Теперь он говорил по-русски:
— Лариса… Подожди!
Вдоль позвоночника пополз противный холодок. Лоренца остановилась и постаралась спросить так спокойно, как могла:
— Мы разве знакомы?
Спокойствие давалось ей плохо, голос дрогнул. Мужик не обратил на это внимания.
— Лариса, — повторил он, — мама хочет тебя в гости.
«У меня хорошие сыновья, — говорила Жиежула, — сын по субботам на машине в „Максиму“ возит». Интересно, подумала Лоренца, сколько они в этой «Максиме» закупают? Полный грузовик?
— Спасибо, — кивнула она, — я спрошу родителей.
— Я бы сейчас отвез, время имею, — возразил сын Жиежулы, — тебе у нас понравится.
— Я же сказала! Мне разрешения надо спросить.
Водитель покачал головой:
— Так быстрее. Мне к ним круг делать, если заезжать.
Встреча нравилась Лоренце все меньше. Она решила не спорить, мужчина явно сильнее. Улыбнувшись, она кивнула и потянула из кармана телефон.
— Не надо заезжать. Я позвоню и предупрежу.
— Ладно, — махнул мужчина рукой, — потом зайдешь. Но лучше б сейчас — она не всех приглашает.
Он закрыл окошко, потом, словно вспомнил что-то важное, открыл его снова и усмехнулся:
— Спасибо за серебро!
Машина рванула с места, Лоренца зажмурилась,
И даже шума мотора не было слышно. Словно бы грузовик просто растворился. Только кривенькая осинка на обочине жалобно трепетала. Ветра, к слову, не было.
Она справилась с порывом бежать без оглядки домой и упрямо зашагала к елке. В кармане покоились новые привезенные отчимом мелки. Великая картина ждала воплощения.
И понемногу тишина рассеялась. Сначала Лоренца услышала птиц. Потом мимо пронесся скутер. Проехала полная женщина на велосипеде. Дорога ожила.
Лоренца все же добралась до елки и просидела возле нее почти до вечера. Рисовалось сегодня хорошо, несмотря на все переживания, а может, и благодаря им. Елка вышла как живая — и это не оговорка. Она походила на женщину, стоявшую на склоне и смотревшую вдаль. Спина согнута, руки-ветки протянуты вперед. Казалось, вот-вот она ухватится ими за голову-вершину и заголосит, заплачет от невыносимого горя.
Лоренца бережно спрятала рисунок, подумав, что ей будет чем похвастаться перед тем преподавателем, о котором говорил отчим. Впервые за эти дни она стала думать о будущем. О школе, в которую придется ходить, — вроде бы школа хорошая, там даже театр есть. О маленьком, который родится зимой. О том, что неплохо бы достать спицы да связать малышу пинетки — рукодельничать она любила. Эти раздумья были так уютны и умиротворяющи, что она думать забыла о странных снах и людях.
Наваждение настигло ее уже возле дома, когда трава зашевелилась и вдоль дороги поползли змеи. Одна, другая, третья. Они выползали из травы на дорогу, вскоре Лоренца оказалась среди змей. Она боялась шевельнуться от ужаса и брезгливости, но змеи ее не тронули. Они стремились куда-то вперед.
Куда именно, она увидела, когда оцепенение прошло и появились силы дойти до калитки. Змеи расположились кругом в саду, почти у самого крыльца. Над ними стоял отчим с пакетом молока в одной руке и глиняной миской в другой.
— Не бойся, — кивнул он Лоренце, — это ужи.
Они сидели на ступеньках и смотрели, как ужи поглощают молоко.
— В наших сказках, — говорил отчим, — уж добрый. В переводе «Песни о Соколе», говорят, ужа гадюкой заменяли. Я, правда, только на русском читал, и то в школе. Вы Горького проходили?
— Нет, — покачала головой Лоренца, — кажется, он по программе позже.
— Ажуолас совсем не знает. У них программы другие.
Лоренца подумала, что отчиму можно доверять. Если взрослый человек, успешный бизнесмен, развлекается тем, что кормит ужей возле своего загородного дома, он во многое поверит.
— Кстати, об Ажуоласе, — спросил отчим, — он не говорил, когда вернется?
— Его нет еще? — удивилась Лоренца. — Нет, не говорил.
На лбу отчима залегла складка.
— И телефон не взял… Ты номер Аустеи не знаешь?