Твари Господни
Шрифт:
"Что он творит?! А что творю я?"
– А почему ты уехал в Израиль? – А вот это был вопрос по существу, потому что, если тебе так уж приспичило, то можешь, конечно, пестовать в себе, холить и лелеять женское начало, но от себя-то настоящей никуда не денешься, а разгадка непростых событий, случившихся в середине восьмидесятых, по ощущениям Лисы, была уже близка. – Почему в Израиль, ведь ты даже не еврей?
Нашла мое личное дело? – вполне искренне удивился Виктор.
Нет, – покачала она головой, выходя к нему на улицу. – Ты же все уничтожил. Ну почти все, – усмехнулась она, вспомнив, как "перетряхивала" питерские архивы. – Оказалось, что твоя детская медкарта все еще цела, и комсомольская учетная карточка на фабрике "Красный треугольник" тоже. И я их нашла.
А есть что-нибудь, чего ты не можешь? – картинно поднял бровь Виктор.
"А, в самом деле?" – но, приняв вопрос, как свой собственный, Лиса неожиданно и едва ли не с ужасом, обдавшим ее ледяным холодом, поняла, что ответа на него не знает. Раньше знала, а теперь – нет. И хуже того, она даже пределов своего нынешнего могущества не ощущала. Все, в чем она нуждалась, приходило к ней с естественностью дыхания, но разве человек знает, как дышит?
Не знаю, – ее вдруг охватила растерянность. – А ты?
Разве есть что-нибудь, чего не может "бог"? – Показалось ей, или радостно улыбающийся "господин Каренин" действительно поставил слово "бог" в кавычки?
– А ты разве бог? – спросила она вслух, все еще удерживая свою собственную улыбку по ту сторону губ.
– "Бог", – неожиданно серьезно ответил Виктор и испытующе посмотрел ей в глаза. – И ты "богиня"…
– Богиня?
"Он не шутит".
– "Богиня", – повторил Виктор и скосил глаз на подходившего к ним Кайданова. – Чем, собственно, твое могущество отличается от предполагаемых возможностей бога?
– Бог создал землю и небо, – попробовала возразить вконец растерявшаяся Лиса.
"Ну почему, он всегда поворачивает так, что я оказываюсь дурой?!"
– Возможно, – совершенно спокойно согласился Виктор. – Хотя это пока не доказано. Однако ты уверена, что не смогла бы этого сделать? Ведь уничтожить-то их ты можешь, не так ли?
"Я?! Что?! Господи!" – Не спроси он об этом, Лисе такое и в голову бы ни пришло. Но он спросил…
– Бог создал человека… – соглашаться с очевидным отчего-то совершенно не хотелось, "душа не принимала", и Лиса сопротивлялась, как могла, отбиваясь от нежданно-негаданно свалившегося ей на голову ужаса. – И… всех тварей земных…
– Если создал… – Виктор задумчиво посмотрел куда-то ей за спину и неожиданно кивнул, по-видимому, отвечая своим, не произнесенным вслух мыслям. – Но воспроизвести этот опыт возможно и теперь, хотя и хлопотно. Думаю, ты, например, на это вполне способна.
– Ты в своем уме?!
– Вполне.
– Ты хочешь сказать…
– Добрый вечер, – сказал, подходя к ним Кайданов. – Могу я узнать, кто здесь балуется со временем?
Впрочем, задавая вопрос, смотрел он почему-то только на Лису, возможно, пытаясь понять, кто она такая, и что здесь делает.
– Здравствуй, Герман, – поздоровался Виктор. – А вас, простите, мы не представлены, как позволите величать?
– Рэйчел, – тихо сказала женщина, все еще остававшаяся на руках Кайданова. – Отпусти, пожалуйста – и, нежно поцеловав Германа в щеку, она покинула его руки и встала на тротуар. – Меня зовут Рэйчел, – без улыбки посмотрев сначала на Лису, а потом на Виктора, представилась она. – Добрый вечер.
– Виктор, очень приятно. А это Дебора Варбург, – сказал Виктор и скосил на Лису "хитрый" взгляд. – Я не ошибся, дорогая?
При слове "дорогая" Кайданов и Рэйчел одновременно повернули головы к Лисе, а сама она почувствовала, как холодок прошел по позвоночнику и одновременно сжало сердце.
"Дорогая… Сукин сын…"
– Я та "блонда" из Мюнхена, – сказала она вслух.
– А разве…
– Нет, Герман, – резко оборвала она Кайданова. – Лисы здесь пока нет. А меня зовут Деборой.
– Ну ладно, – не стал спорить Кайданов, который неожиданно оказался гораздо более покладистым, чем во все, сколько их ни было, прежние встречи. – Дебора, так Дебора. Это ты, Дебора, остановила время?
– Да, Герман, это сделала я, – сейчас Лиса вспомнила свой самый первый раз, на который когда-то давно намекнул старик Иаков. Тогда ее субъективное мгновение действительно "длилось" всего лишь несколько секунд "внутреннего времени", потребовавшихся Лисе, чтобы убежать от пьяного дядьки, зажавшего ее в темном переулке. А сейчас? Сколько еще времени способна она продержать мир в оцепенении?
– Столько они не выдержат, – словно подслушав ее мысли, нейтральным тоном сказал Виктор. – Воля ваша, "богиня", но я бы их уже куда-нибудь отпустил.
В его голосе не слышалось даже тени чувства: ни сожаления, ни жалости, но зато присутствовала странная, однако, вполне понятная логика, и именно она подействовала на Лису, как нашатырь, враз отрезвив и вернув к реальности. Лиса взглянула на Виктора, а потом посмотрела вокруг и тотчас осознала, что он, как всегда, прав.
Мир "выцветал". Он терял краски и другие признаки жизни. Происходило это медленно, почти незаметно, но контраст между "прошлым" и "настоящим", если присмотреться, вспомнить и сравнить, был очевиден. Из вещей и людей, слишком долго находившихся вне течения времени, уходило что-то существенное, что обычно принято называть жизнью.
"Скверно… но поправимо!"
Как она это поняла? Откуда узнала? Бог весть, если он есть – "А он есть?" – но, едва заинтересовавшись тем, что теперь случится с миром, погруженным в безвременье, она сразу же узнала ответ.