Тверской баскак. Том Пятый
Шрифт:
Усмехаясь про себя, выслушиваю приглашение графа проследовать в замок Коленинзель.
В высоких потолочных арках застывает эхо наших шагов, а в десятках нацеленных на нас глаз я читаю удивление, перемешанное с разочарованием. Думаю, очень многие в этом зале рассчитывали увидеть жутких страшилищ. Тех чудовищ, что примчались с другого конца земли и истребили по пути сотни народов, а тут вроде бы обыкновенные люди и даже одежда не сильно отличается. Надо сказать, у меня тоже довольно странные ощущения. Все вокруг напоминает мне любительскую постановку в провинциальном театре. Какой-нибудь Золушки или Короля Лира…! С высокими
Мы с Калидой проходим через зал и останавливаемся перед креслом герцога. По обе стороны от него полукругом выстроились придворные. Зал небольшой, прямоугольной формы, и высоченные потолки визуально делают его еще меньше. Народу за герцогским кресло выстроилось немало, и всем им приходится тесниться. Сам герцог Людвиг II тоже напряжен, на его еще молодом лице написана тщательно скрываемая растерянность. Единственно, кто чувствует себя совершенно свободно в этом зале — это шут. Он сидит на каменном полу, прямо перед троном, в грубых зеленых лосинах и колпаке с рожками. Точно таким, каким бы нарисовал его художник все того же провинциального театра.
Остановившись в трех шагах от герцога, склоняю голову в поклоне и приветствую хозяина замка на баварском диалекте немецкого. Моя речь, как и произношение, вызывает у придворных общий вздох удивления, что только подтверждает мою мысль о том, кого они все ожидали увидеть.
— Повелитель необъятной империи, на которой никогда не заходит солнца, Великий хан Мунке послал меня к тебе, высокородный герцог, дабы выказать тебе свое уважение и расположение богатыми дарами.
Я не знаю всех титулов Великого хана и пунктов обязательной церемонии, поэтому леплю отсебятину без всяких угрызений совести. Как скажу, так и будет! Проверять меня некому, и претензий ждать не от кого. Меня больше волнует результат, и пока стража вносит сундук с дарами, а стоящая за троном знать восторженно реагирует на щелчок зажигалки, я думаю о том, как бы мне перевести формат общения из общедоступно-парадного в кулуарный.
Смотрю, как Калида поднимает тяжелую крышку и медленно достает подарки. Каждый из них сопровождается восхищенным вздохом придворным, которые не в силах скрыть своего изумления.
Маленькое овальное зеркало в золотой оправе, рулон шелковой ткани, ящичек с пряностями, сабля дамасской работы с украшенной рубинами рукоятью, и прочее… Все это для стоящей передо мной немытой, но напыщенной знати представляет собой такое немыслимое богатство, что они даже не пытаются скрыть свой завистливый восторг.
Надо сказать, что для этого представления Бурундай не выделил мне даже медного обола. Весь «праздник» так сказать за мой счет. В понимании монгольского полководца, любой и так с радостью должен ухватиться за его милостивое предложение, и еще должен сам ползать на коленях, благодарить и слать в ответ бесчисленные дары. Наверное, поэтому в реальной в истории так часто казнили монгольских послов. Они нарушали все правила хорошего тона, были вызывающе грубы и непочтительны.
У меня планы совсем другие, как и цели. В первую очередь, я хочу надавить на жадность, а потом уж на страх и доводы разума. Для этого мой взгляд ищет того, к кому в этом замке прислушиваются больше всего. Вот священник с тонким изможденным лицом, но в рясе из отлично выделанного дорогущего сукна,
В это время Калида закончил с демонстрацией даров, и я продолжаю.
— Великий хан также озабочен несправедливой судьбой Конрадина, наследника великого рода Гогенштауффенов. Не подобает носителю крови Императоров Священной Римской империи влачить жалкое существование в безвестности.
Еще один общий вздох удивления! Никто в этом зале даже подумать не мог, что речь может пойти о Конрадине. Все поражены уже тем, что степным дикарям вообще знакомо это имя! Большинство были убеждены, что сегодня речь пойдет об ультиматуме и требованиях дани. Я даже уверен, что многие готовы обсуждать ее размер уже сейчас.
Мой наметанный глаз не упустил, что при упоминании имени Конрадина в глазах щеголя в рясе блеснул неподдельный интерес.
Мотаю на ус и перехожу от пряников к суровой реальности.
— Войско Великого хана разгромило армию королей Богемии и Венгрии, герцогов Саксонии, Малой Польши и Литвы. Ныне оно стоит в Праге, и от того, примешь ли ты, герцог, изложенные в послании требования, будет зависеть, куда направят копыта своих коней бесчисленные степные батыры, что выстроились сейчас у твоих границ.
Поклонившись, демонстрирую, что я закончил, а Калида, сделав шаг вперед, передает свернутый пергамент камергеру герцога.
Обязательная процедура исполнена, но я не хочу, чтобы герцог здесь и сейчас зачитывал ультиматум Бурундая. Общий зал, разгоряченная публика настроена негативно, а эмоции худший враг правильного решения. В такой ситуации люди частенько говорят лишнее, чего говорить совершенно не собирались. Отказаться потом от слов сказанных прилюдно бывает трудновато, и необратимый поток уже покатится бесконтрольно. Мне такое продолжение совсем ни к чему, поэтому, едва свиток оказывается в руках камергера, я подаю знак, и два моих стрелка вводят в зал пленного барона.
Руки у неудачливого грабителя связаны, на лице здоровенный кровоподтек от падения лицом вниз. Зал встречает его появление возмущенно-непонимающим гулом, из чего я делаю вывод, что многим здесь этот человек хорошо знаком.
Сидящий на троне герцог мгновенно напрягся и нахмурил брови.
— Что все это значит, посол?! Немедленно развяжите барона Регенсдорфа!
Его люди бросились к пленнику, но я остановил их поднятием руки.
— Не торопитесь! — Не отводя глаз, спокойно встречаю гневные молнии в глазах баварского владетеля. — Я мог бы повесить этого человека еще вчера и, поверьте, имел на это все основания, но посчитал для себя неприемлемым вершить правосудие на чужой земле. Поэтому я привез этого дворянина сюда, на суд к его сюзерену, но прежде, чем вы его развяжите, вы должны знать…
Делаю эффектную паузу, добиваясь полной тишины.
— Вы должны знать, что это барон промышлял разбоем в Форстенридском лесу.
— Форстенридский грабитель…! — Прерывая мою речь, по залу прокатился общий ошарашенный вздох, и я понимаю, что деяния моего пленника успели широко прославиться.
На общем эмоциональном фоне отмечаю невозмутимое лицо ранее выделенного священника. Его негромкий голос заставляет умолкнуть галдящих придворных.
— Такое обвинение требует доказательств.