Творцы миров
Шрифт:
Вечер 31 августа был душен и печален. Привычно сгущались над крышами домов тучи, во дворах слышались звонкие крики ребятни, а Вика Барышева торопливо шла по страшной роще, спеша добраться к дому Петьки Толкачева. Звонок не работал, она трижды постучала в обитую коричневой клеенкой дверь. Открыл Петька.
— Я думал, ты последние оборочки разглаживаешь, к празднику готовишься.
— Праздник! Я в младших классах первое сентября траурной рамочкой обводила. А тут еще первым уроком — биология…
— Ты поделку подготовила?
— Лучшая поделка, которую можно предложить ботаничке — это самодельное взрывное устройство, по мощности эквивалентное ста килограммам тротила.
— Сильно же ты ее любишь! Да что мы болтаем на пороге? Заходи!
— Нет, спасибо, Петя. Я хотела тебя об одной вещи попросить – давай напоследок на качелях покачаемся.
— Идем, — в голосе Толкачева слышалось удивление.
Им было очень страшно. Низкое, набухшее тучами небо, окутало рощу сумраком, погрузив ее в преждевременную ночь. Непонятные звуки, похожие на приглушенные стоны, неотступно преследовали их. Барышева едва не закричала, когда огромный черный зверь в двух шагах перед ними пересек
дорожку, и лишь услышав призывный свист, поняла, что едва не столкнулась с крупным псом, гулявшем поблизости. Сообразив, что территория заполнена выгуливаемыми собаками, ребята немного успокоились. В низине было совсем темно. Веревки качелей слегка подрагивали, будто кто-то совсем недавно сидел на них.
— Давай поиграем в «погоню», — хрипло произнесла Вика.
— Что ты задумала, Барышева?
— Пожалуйста, Петя, пожалуйста!
Они одновременно плюхнулись на холодные доски сидений, одновременно оттолкнулись ногами от влажной земли. С каждым мгновением взмахи качелей становились все шире и шире. Барышева виртуозно уходила от преследования, и Толкачев начал сомневаться в том, что понимает суть ее поступков. Но вот дощечки сидений вытянулись в одну линию, после чего взмахи стали угасать, и вскоре качели зависли неподвижно. Барышева первой спрыгнула с доски, отошла в тень деревьев. Оттуда послышался ее голос:
— Хочешь посмотреть на малыша, которого я отдам Наталье Александровне? Завтра утром, до школы пересажу его в плошку и… Он два месяца здесь рос.
Толкачев приблизился к сидевшей на корточках Вике.
— Рассчитываешь, что он станет убийцей?
— Может быть. Если врата до сих пор открыты, если сегодня ударит молния. Если, если, если… Если существует справедливость. Думаешь, я за «тройку» мщу?
— Разве нет?
Барышева выпрямилась, вскинула голову.
— За поруганную честь сотен поколений школьников. За беззащитных, униженных… Послушай, Толкачев, далеко не каждого преступника осуждают на десятилетнюю отсидку, а нас – слабых, беспомощных детей, не раздумывая, на целых десять лет швыряют в эту тюрьму. Дети еще не могут постоять за себя, дать достойный отпор и, отупевшие от ощущения безграничной власти взрослые, тиранят их, упиваясь вседозволенностью. Они калечат наши души, они делают нас кретинами, они ненавидят нас. А мы – ненавидим их. Страшно быть беззащитными, но месть униженных не знает предела…
— Барышева, ты прирожденный демагог. Если не станешь рецидивистом, сделаешься, как минимум, премьер-министром.
— Спасибо.
— Пора по домам. Я тебя провожу. Двое шагали по темной аллее, и ветви старых кленов шумели над их головами. Начал накрапывать дождик.
— Знаешь, Барышева, может ты и права. Всякий раз, когда в Америке очередной школьник расстреливает одноклассников, я удивляюсь, почему он не разрядил автомат в учителей? Ведь,
если подумать – во всем виноваты взрослые, не дети. Они пробуждают в нас вражду и ненависть.
— Ты не расскажешь о моем растеньице?
— Обещаю.
Дождь усиливался. Тяжелые капли клеймили черными пятнами асфальт, стучали по листьям. Вдали послышались раскаты надвигающейся грозы. Запрокинув голову, Вика подставила лицо под водяные струйки.
— Давай, дождик, помоги мне, — одними губами прошептала она. — Ударь со всей силой.
Но радость оказалась преждевременной – гроза прошла стороной.
Урок тянулся уже минут пятнадцать. Все это время ботаничка собирала дань. Вызывая учеников в алфавитном порядке, она принимала и оценивала приношения. До альбомов «биоценоза» дело пока не дошло, но хорошо подвешенный язык Натальи Александровны находил себе работу и при обсуждении поделок – ехидные реплики и вульгарная брань не смолкали. Барышева, чья фамилия стояла в журнале одной из первых, давно сдала свое, не удостоившееся похвалы летнее задание, и теперь ежеминутно оглядывалась назад, на скромный кустик дикого винограда, затерявшийся среди других растений, стоявших на подоконнике. Пылкое
воображение Барышевой рисовало кровавые сцены расправы – она представляла, как гибкие побеги обвивают шею ботанички, впиваются в тело, разрывают его на части… Ничем не нарушаемый распорядок урока подчеркивал несбыточность мечтаний. Юная мстительница сама понимала, что слишком увлеклась игрой, поверив в чудеса. «Хорошо еще Акулиничева о растеньице не знает – ее насмешки меня бы со света жили, а Петька не проболтается. Эх, такая невезуха – грозы гремели день за днем, но в тот час, когда удар молнии был необходим, ветер отогнал тучи от рощи! Не везет мне! А, может, там нет никаких адских врат? Вообще-то я сама всю эту историю придумала и про самоубийц и про качели» — думала загрустившая Барышева.
Порыв ветра, ворвавшийся в класс, принес запах влажной земли… Барышева, ожидавшая нечто подобное, первой заметила вереницу темных призраков, неспешно выходящих прямо из стены класса. Существа, чьи фигуры были окутаны плащами, представлявшими единое целое с их телами, а лица скрыты надвинутыми капюшонами, беззвучно заскользили по проходу между партами. Очень скоро страшных гостей заметили и другие ученики. Затаив дыхание, класс наблюдал, как монстры обступают отвернувшуюся к доске ботаничку. Та, ни о чем не подозревая, бойко стучала мелком, вырисовывая, в одночасье ставшую ненужной, схему. Прорези в плащах призраков разомкнулись и блестящие щупальца, концы
которых оканчивались огромными жалами, засеребрились в их глубине.
Наталья Александровна обернулась – все находящиеся в классе ученики собрались подле нее, окружив плотным полукольцом. Выражения их лиц не сулило ничего доброго.
— Сидоров, что происходит?
Но староста класса никак не отреагировал на окрик – он стоял в двух шагах от учительницы, а его кулаки сжимались и разжимались, подчиняясь сложному внутреннему ритму.
— Совсем за лето офанарели, лапти кол… — Договорить ботаничка не успела – рука Таньки Панкратовой вцепилась в ее растрепанную шевелюру.
Поступок лучшей ученицы класса послужил сигналом к действию для остальных. Онемевшие, с искаженными яростью лицами, подростки принялись терзать тело своего заклятого врага. Ногтями сдирая клочья кожи, они все глубже внедрялись в плоть, пытаясь добраться до трепещущего сердца. Нечеловеческие вопли ботанички умолкли очень скоро, но толпа не желала расходиться, с тупой яростью продолжая терзать изуродованный труп.
Акулиничева не была уверена, но предполагала, что на какой-то миг ее сознание отключилось. Тряхнув кудрями, она оглядела класс – все ее друзья, враги и знакомые, оцепенев от ужаса, сидели за партами, а у доски лежала охапка кровавых лохмотьев, в которых трудно было угадать облик той, что