Твой пока дышу
Шрифт:
– Нет, – бубнит обиженно и, как обычно, не обнимает в ответ. – Чё за сходка? Опять переезжаем?
– Надеюсь, что нет… в бар поедешь?
– Звучит так, как будто пиво мне там не поставят, – продолжает ворчать, здорово напоминая Куманова в прежние времена.
– Не поставят, Дим… Пашка куда-то делся.
– Сука… погнали, чё делать. За ноутом только в сервис заедем, как минимум его тачку найти я могу.
– Серьёзно? – несказанно радуюсь, отстраняясь и преданно заглядывая ему в глаза.
– Своими руками ставил GPS, – важничает, пытаясь не подавать
– А у меня девочка, – прищуриваюсь на один глаз. – У нас, с Кумановым.
– Да видел я цвет креслица и его рожу довольную, – хмыкает и кивает на машину: – Погнали.
Сажусь, пристёгиваюсь и дорогой силюсь обуздать кипучие эмоции, но это всё равно что пытаться дыханием потушить лесной пожар. Звери бегут, беснуются, едкий дым застилает глаза, поражает лёгкие, отравляет организм, а я стою посреди залитой заревом поляны в кругу таких же долбанутых друзей, в кругу семьи своей и как умалишённая улыбаюсь, радуясь долгожданным встречам. И Эмир, чиркающий зажигалкой у входа в бар, вписывается в мысленные образы как нельзя гармонично.
Когда вваливаемся, голоса постепенно стихают, пока не становится так тихо, что слышно, как поскрипывает чистым стаканом бармен за стойкой.
Ещё бы… мужики у меня хоть куда. Сама я, правда, пигалица в шортах и майке, но это лишь подстегивает внутреннее безумство.
Гриша встаёт, с грохотом опрокидывая стул.
Оксанка, сидящая напротив, оборачивается и громко икает, узнав меня и всю свору за моей спиной. Подрывается со своего места, лихо улыбаясь, намеренно роняет свой стул, и я совершаю свою самую фееричную пробежку по залу, дурея от зашкаливающих эмоций. Взлетаю на стол по подготовленному трамплину и бросаюсь на Гришку, обхватывая его руками и ногами как коала эвкалиптовую ветвь. А что? Могу себе позволить, Гриня настоящий исполин! Могу себе позволить, раз уж даже его жена санкционировала выходку… Даже не так. Эта оторва её и подсказала! Чумовая!
Оксанка визжит и топает ногами, выражая бурную радость. Незнакомые мужики свистят и аплодируют. Мои же чинно подходят к столику, расставляют мебель по местам, приносят ещё стульев и степенно рассаживаются. Деловые такие. Бизнесмены хреновы.
А Гриша всё стоит, обхватив меня за спину. Раскачивается, покачивается, бородой мне плечо колет. Ласковый мой… мой самый большой и самый ласковый…
– Пашка пропал… – шепчу ему на ухо.
– Не сдохнет, – режет друг и отпускает только тогда, когда готов сам. – Подъём, – командует всем, – не здесь. Лапуль, накрой в подсобном.
– Конечно, солнце, – мурлычет Оксана, но, прежде чем уйти, целует меня в щёку в знак приветствия.
Вообще-то, мы толком не знакомы даже. Когда-то она была официанткой в баре Гриши в другом городе, на их свадьбе мне побывать не довелось, но какой бы смешливой она не казалась, какой бы легкомысленной не выглядела, она – никаких сомнений, она только что это доказала – одна из самых умных женщин, что я знаю.
В подсобном
– Не с кем оставить, – немного виновато пожимает плечами Оксана, комментируя огороженное невысоким заборчиком и заваленное игрушками пространство три на три метра, в котором возятся два рыжеволосых малыша.
– Всё, как ты предрекала, – довольно хмыкает Гриша, проходя мимо.
А у меня так руки чешутся… месяцев по семь-восемь им… сочненькие такие, пухленькие, сидят неуверенно, слюнями всё заливают… ну прямо пирожочки-антистресс. Выискиваю в рюкзаке антисептический гель, щедро поливаю им руки, разуваюсь и шныряю к малышам, отчаянно сюсюкая.
– Линда… – тихо ржёт Эмир, покачивая головой.
– Ничего не хочу слышать, – пою мелодично, продолжая смотреть исключительно на солнечную малышню и дальше вещая приторно-сладеньким голоском: – Мне ваше мнение относительно моей личной жизни ну вот вообще неинтересно. От слова «совсем», мои дорогие. Те, кто тут не ради Куманова – ради меня. А я волнуюсь. Переживаю. Места себе не нахожу. Уважьте уж, сделайте одолжение.
– Хорошо, – выдыхает Эмир. – Я тут только ради тебя.
– Не торопись… – вступает Панфилов и рассказывает о просьбе Паши, о которой успел поведать в подъезде.
– Его тачка в кювете на трассе, – загробным голосом сообщает Кошелев, отрывая глаза от ноутбука и окидывая всех собравшихся растерянным взглядом.
– Какого хера он делал на трассе?.. – негромко сокрушается Матвей, пока Ростислав шуршит картой города, раскладывая её на столе и прижимая большими кружками с пенным, по которым стекают манящие капли конденсата.
– Зайчик, там ничего нет… – хнычу расстроенно, отвлекаясь на мгновение, когда один из малышей пытается ручкой пробраться к моей груди.
– Иди сюда, обжора… – ворчит Оксана, забирая сладкий комочек из моих рук. – И второго давай, знаю я их… Вообще уже пора нормальную еду лопать… гренки вон… так уж и быть, без чеснока.
Расстаюсь как со своими, но отдаю, возвращаясь к мужчинам и пытаясь понять, что я чувствую относительно новости про машину. Вроде и тревога никуда не делась, но сердце не защемило, пульс относительно ровный, да и внутренний голос помалкивает. По правде, больше реакция Матвея напрягает. Он как будто в курсе, куда конкретно направлялся Куманов. Впрочем, ответ может быть самым тривиальным – на квартиру к Лерке. Или в тот же клуб.
– Что-то точно есть, – беззастенчиво заглядывает мне в вырез Панфилов и Матвей по инерции ныряет туда же.
– Ты свою возможность профукал, – напоминаю Панфилову невзначай. – А тебя мне жена твоя обещала, – расплываюсь в улыбке, поглаживая Мота по груди и поддевая рубашку одним пальцем под полочку, – во временное пользование.
– Отлично… – хмурится, явно оскорбляясь, и отходит подальше, а я склоняюсь над картой.
– Это гостиница? – уточняю, хотя и так прекрасно знаю. Сама в ней останавливалась два года назад.