Твой пока дышу
Шрифт:
– Слышь, мужики, может их тут так и оставить, а?
– Мешаем, неловко даже как-то!
– Припёрлись ночью, совсем ахренели черти!
– Да ещё и окно вынесли, никакого уважения к чужой личной жизни!
Комната разрывается очередным приступом гомерического хохота, Линда отстраняется, смущённо опуская взгляд, а незнакомая женщина громко ворчит:
– Хватит зубы скалить! Освободите мне пациента! – открываю глаза и вижу, как санитар скорой кружит надо мной коршуном, мешая спасателям резать оковы. – Девушка, Вы б умылись… – замечает ненавязчиво,
– Ага… – бормочет ведьмочка, ладонью растирая мою кровь по лицу и отползая подальше.
– Давай-давай, Линда, и так развернуться негде… – подгоняет её Панфилов, поднимая с пола и провожая до двери, трогательно поддерживая под спину.
– Можно, – хмыкает один из спасателей, обернувшись через плечо.
– Блядь… – выдыхаю с хриплым жалобным стоном, морщась так, что искрить перед глазами начинает.
Даже на тупую ревность не хватает, не сдохнуть бы на месте, не вырубиться кисейной барышней, лишившись своего обезболивающего.
– А завтра ещё больнее будет! – подбадривает санитар. – Но, выглядите целым. Уже плюс.
– В рубашке родился, – бодро хлопает по плечу спасатель.
– Не я… – сиплю на задержке дыхания и улыбаюсь уголками губ. – Она.
Глава 26
Сколько раз нам с тобой нужно воскреснуть, чтобы начать жить?
В скорой всё-таки вырубился. Под капельницей, накаченный обезболивающими. Проснулся утром. Ну, думаю, шикардос, как будто бы не болит ничего даже. Тачку в аренду, домой, к Линде, к дочке, собираю инфу, нахожу ублюдка, караю, живу долго и счастливо и умираю дряхлым стариком в кругу близких. Первым, разумеется.
– Очухался… – выдыхает Мот откуда-то с пола.
Пытаюсь перегнуться, чтобы посмотреть какого чёрта он там делает, но тут же прощаюсь с затеей как с абсолютно невыполнимой.
– Е-е-бать… – с трудом ворочаю разбухшим сухим языком.
– Сомневаюсь, что тебе можно, – ехидничает, поднимается и замахивается на меня ладонью, но к голове прикладывает незначительно, чуть только вдавливая в подушку. – Добить тебя надо было! Всем бы одолжение сделал! Единоличник!
Разворачивается и выходит из палаты, на ходу доставая мобилу.
Лежу, ахреневаю, потолок разглядываю, пока не заходит врач. И вот тут начинаются сюрпризы. Например, уже нихрена не сегодня. Не завтра и даже не послезавтра. В отрубе я был четыре дня. Причин для этого как будто бы не было, по медицине во всяком случае, организм просто решил изолироваться от внешних раздражителей и сосредоточиться сам на себе. С единоличником разобрались, дальше в трубу полетел мой элегантный план мести.
Под капельницами ещё шесть дней, раньше не выпустят.
За руль нельзя полтора месяца.
Никаких физических нагрузок.
Не психовать, не переохлаждаться.
Не бухать, не курить, правильно питаться.
– Ах, да, – вспоминает дядя в белом халате, прежде чем выйти, – Вам удалили селезёнку. Лапароскопически.
Спасибо,
Приподнимаю простынь, вытягивая шею.
– У тебя своеобразные представления о селезёнке, – негромко ржёт Панфилов от двери.
– Да хер их знает… – ворчу, расслабляясь: причиндалы на месте в полной комплектации.
– Выспался?
– Не беси меня… мужик в белом сказал мне нельзя.
– Тебе и трахаться нельзя, но это первое, чем ты займёшься по возвращению, – пожимает плечами, ставит стул у кровати, садится. И по его дохера серьёзной роже понимаю, что дела ещё хуже, чем могло показаться после визита душки-доктора. – В общем, нам нужно предоставить органам правдоподобную байку о том, как ты в это дерьмо вляпался. Линда уже показания дала, как и Дмитрий Солнцев. Ну и, разумеется, никакого самоуправства, там такие структуры подключились из-за несостоявшегося фаер-шоу, у которых ты точно не хочешь оказаться на карандаше.
– Мне бы, для начала, просто встать, – морщусь, пытаюсь принять вертикальное положение, и он услужливо подаёт мне пульт от кровати. – Класс…
– Ну, хочешь, повыёбывайся, – отзывается флегматично. – Твоё право.
– О, выбор, – продолжаю ехидничать, вырывая из его руки пульт, – как я скучал по этому.
– Давай ты сразу всё своё недовольство выплеснешь и поговорим нормально. По-быстрому только, у палаты очередь из погон, а моё влияние не безгранично.
Прихожу в себя ровно столько времени, сколько поднимается грёбаная кровать. Получаю стакан воды, смачиваю горло и без перерывов выдаю все события, начиная со звонка Солнцева, тщательно фильтруя личное.
Панфилов сдержанно кивает и ухмыляется:
– А теперь слушай, как было на самом деле. Солнцев и Линда ужинали, когда услышали звуки шагов на втором этаже. Солнцев пошёл проверить, завязалась потасовка, в ходе которой неизвестный был ранен и скрылся. Чтобы исключить беготню по инстанциям и часы допросов, он позвонил мне и нанял в качестве частного сыщика. Разумеется, только с целью сбора информации для предоставления в органы. Я отправил к нему двух курьеров с договором, попросив сделать общие снимки помещения, ну и прочие мелочи, тебе об этом знать не обязательно, список поручений я уже предоставил, закосишь под валенка, действующего по списку.
– Стоп. Курьер? – перебиваю невежливо.
– Линда так и не закрыла ИП, – улыбается весьма и весьма надменно. – Вы с Эмиром до сих пор на неё работаете, уволила только Филюка и Чекалина. Ведёт бухгалтерию, проводит несуществующие сделки, платит налоги, отчисляет пени в пенсионный. Она умница.
– Ахереть… – прикусываю язык и жду продолжения.
– Никакой сцены с бешеной шавкой в гараже, само собой, не было. Моё участие даже не потребовалось. Флешку нашёл сам Солнцев, проверять содержимое не стал, вызвал брата как единственный источник бед, на ваших глазах уничтожил её. Тот, разумеется, озлобился, но жертв выбрал не из родни. Остальное вписывается.