Твоя жестокая любовь
Шрифт:
— Пока не поздно, наладь отношения с мамой. Она иногда приходит в сознание, и вполне может разговаривать. Знаю, Евгений Александрович настроил тебя против нее, но оставь все это, ты ведь ее сын. Не будь таким упертым, потом жалеть будешь, поверь! — прошу его тихо, оставив обычную ругань. О главном прошу, позабыв все остальное — мелкое и незначительное.
Я, как заколдованная, осторожно прикасаюсь к нему, невесомо опускаю ладонь на его спину, обтянутую светлой футболкой, чувствуя что-то невероятное — смятение, дрожь, взрыв. Прижаться хочу
И заплакать, разрыдаться от того, что сама себя не понимаю.
Влад замер, он почти не двигается. Спина напряжена под моей ладонью, и кажется, что сейчас он развернется, и ударит меня. Или вышвырнет прочь… хорошо бы!
— Отец не настраивал меня против матери, она сама прекрасно с этим справилась. Я больше не собираюсь обсуждать глупости, и отвечать на твои бесконечно повторяющиеся вопросы: «Почему ты хочешь, чтобы я работала у тебя?», «Почему ты не любишь мамочку?». Ответы лежат на поверхности, Вера, стоит лишь подумать. А теперь свари мне чертов кофе!
Отдернула руку, развернулась, и вышла из кабинета. У Влада талант все портить.
Глава 11
— Вот, — Вера избегала моего взгляда, когда поставила передо мной чашку кофе. Встала, как примерная ученица, сделав два шага назад от стола, и даже голову опустила.
Ну чисто прогульщица в кабинете директора.
Поднес чашку к губам, смутно подозревая, что кофе ее — мерзость, но, на удивления, он оказался вполне сносным. Даже странно, я уже смирился, что придется пить дрянь каждое утро, но Вера не так безнадежна.
— Молодец, — похвалил девушку, и поймал резкий взгляд из-под ее длинных ресниц. — Надеюсь, ты ничего не подсыпала мне? Мышьяк, стрихнин?
— Какая жалость, но нет, не подсыпала… хозяин.
Язва. И откуда что взялось? Была ведь тише воды, ходила, паинькой притворялась, а сейчас вижу — она далеко не девочка-одуванчик, которой пыталась притворяться в детстве. Та еще оторва, которая дерзит, даже находясь в заведомо проигрышной ситуации для себя.
— Я могу идти? Ваша бравая Лариса сказала, что я должна обратиться к программисту, чтобы он дал мне какой-то доступ.
— Иди.
Какой-то доступ… мда, секретарша моей мечты. Может, плюнуть на все, и выставить Веру вон? К черту месть, столько лет прошло, и… нет. Не смогу все оставить так, как оно есть.
Девчонка заслужила.
— Можно? — Лариса заглянула ко мне, и после кивка подошла к столу, протягивая лист. — Вот приказ, и, Владислав Евгеньевич, я не знала, что Вероника ваша сестра. Боюсь, я была резка с девушкой, надеюсь, она не жаловалась на меня? Если да, то я готова принести извинения.
Вероника. Имя бьет по нервам — имя моей настоящей сестры. И в приказе это же имя: Вероника Евгеньевна Гарай.
Какого, мать ее, хера?
— Паспорт
— Вот, — Лариса торопливо протянула бордовую корочку, которую я открыл, и убедился, что глаза меня не обманывают.
Вероника Евгеньевна Гарай.
Я и не думал, что все зашло настолько далеко, что Вера и в документах присвоит имя сестры. Сминаю паспорт в ладони, и Лариса пятится к выходу — не привыкла она к моим вспышкам.
Бешенство накатывает волнами, бьется о скалистый берег и точит скалы. Убил бы суку!
— А дата рождения? Вера и ее украла?
Открываю измятый документ, и нервно смеюсь — нет, хоть день рождения моей сестры она не присвоила, хоть что-то у Вероники свое останется.
— Алло, Виктор, Влад Гарай. Можешь узнать про мою приемную сестру все, что нароешь? Раньше носила имя «Вера», сейчас Вероника Гарай, — быстро проговариваю я в трубку знакомому эсбэшнику. — Паспортные данные нужны?
— Добрый день. Нет, не нужны. Время терпит, или срочно?
— Терпит, но желательно поскорее.
— Принято.
Коротко и ясно. Скоро я узнаю о Вере все, правда, я не думаю, что жизнь ее была богата событиями — не в этом городе. Я даже знаю, что прочту в досье: родилась в семье маргиналов, затем ее либо отдали в приют, либо изъяли из семьи, а затем Веру удочерила Надежда Гарай.
Но имя? Имя зачем было менять?
Это какой-то новый вид жестокости — брать имя той, в чьей смерти виновна. Сама Вера убила Нику, или помог кто из той банды, с которой она с малолетства ошивалась — мне плевать. Но одно я знаю точно: никогда не смогу забыть тот день, в который и отец и мать были на нервах, и врали что сестра уехала к бабке, чтобы я не волновался о ее пропаже. А затем нашли мертвую — на той конюшне, со следами удушья на шее, и следы эти были от детских ладоней.
А по всему телу ссадины и грязь.
— Чертова сука! — смахнул чашку недопитого кофе на пол, и уставился на осколки и брызги, которые Вере и убирать. И план формируется в голове:
Я приближу ее к себе. Узнаю так хорошо, как смогу — что любит, что ненавидит, о чем мечтает и к чему стремится. Как и слабости ее пойму, а затем уничтожу.
Заслужила.
— Вера, зайди, — включил громкую связь, и через долгую минуту она вошла. Торопиться даже не думала, посмотрела с явным неудовольствием мне в глаза, а затем с возмущением на осколки. — Рукой махнул, и разбил. Нечаянно. Будь другом, приберись.
— Думала, что секретарем буду.
«Я тебе не уборщица» — кричит вся ее поза, хотя сомневаюсь, что Вера белоручка.
— Пожалуйста, — улыбнулся самой милой улыбкой, которую смог из себя выдавить, и девушка вдруг смягчилась.
Ее как подменили. Улыбнулась в ответ робко, опустила глаза, и кивнула.
— Сейчас. Влад, — обернулась, прежде чем выйти, — надеюсь, ты не каждое утро будешь колотить посуду. Говорят, это на счастье, но думаю, счастье битая посуда приносит лишь ее продавцам — чаще покупают.