Ты – мне, я – тебе
Шрифт:
Справа, в конце коридора, располагался спортивный зал, где Крег заставлял Джимми заниматься физическими упражнениями – шагать по подвижной ленте тренажера, поднимать тяжести – и другими элементами тренировки. Джон оставил Джимми наедине с устройствами, которые надо было тянуть, толкать, сжимать, и вышел в холл. Элизабет бросилась к нему, он обнял ее и почти машинально поцеловал. Десять лет полной превратностей любовной связи, разрывов, сеансов любви по необходимости не способствовали возрастанию страсти. Элизабет обеспокоено посмотрела на
– У тебя есть для меня неприятные новости?
– Увы, да, – сказал Лорд. – Но пока не время о них говорить.
– Я остаюсь здесь, – сказала она. – Сейчас приму душ, лягу в постель и буду ждать тебя.
– Нет. У меня важная встреча, мне надо идти. Оставляю Джимми на тебя.
– Что за встреча? – нервно спросила она.
– Потом, все расскажу потом.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала она.
– Хочешь погладить по голове твоего сенбернара, чтобы он снова захотел тебя спасти? Тебя снова засыпало лавиной?
– Мне не нравится твой английский юмор, – сказала Элизабет. – Что случилось? Что изменилось в наших отношениях?
– Обсудим это позже, – ответил Джон. – Иди спать.
Ему хотелось добавить, что бессонные ночи оставляют свои следы даже на самом красивом лице, но он промолчал. Не стоило ее обижать. Надо просто уйти от нее. И чем скорее, тем лучше.
8
«Значит, скоро с Джоном все закончится», – подумала Элизабет, которая опасалась разрыва с любовником больше из-за Джимми, которого тот спасал, нежели из-за того, что останется одна. Машинальным движением она сняла с себя колье, положила его на столик рядом с кроватью, где лежала стопка газет Джона. Он пришел к ней и поцеловал ее в шею.
– Еще раз до свидания. Как вернусь, сразу приду к тебе.
– Я – не твоя обязанность, – сказала она, – и к тому же я падаю от усталости. Не бросай Джимми сейчас, пожалуйста… И… не мог бы ты подать мне стакан воды…
– Сейчас.
Он подошел к бару и налил для Элизабет воды «Перье» в большой хрустальный стакан. Она с жадностью выпила его и сказала:
– Если Джимми так увлечен фильмом, если он считает, что в него верят, он будет наполовину спасен.
– Думаю, что ты права, – сказал Джон. – Не будь мы с тобой рабами пристрастия твоего сына к наркотикам, у нас могла бы получиться совместная жизнь.
– Ты хочешь, чтобы я его бросила?
– Не знаю. Ты диктуешь правила жизни Джимми. Ты диктуешь всем. В настоящий момент твой сын думает только о фильме. Но достаточно будет малейшего изменения в настроении Шиллера, если он не захочет его снимать, Джимми снова возьмется за наркотики.
– Шиллер нуждается в моих деньгах. Пожалуйста, потерпи еще немного… до начала съемок, потом ты будешь свободен от своего обязательства.
– Я не брал на себя никакого обязательства: я просто хочу тебе помочь. Но жизнь проходит слишком быстро.
Она объяснила:
– Один психиатр из Нью-Йорка сказал мне, что,
– Конечно, – сказал Джон. – За триста долларов в час можно сказать и не такое. Все что угодно! И потом, Элизабет, кто, кроме меня, смеет тебе перечить? Скажи! Даже твой отец…
– Так что я, по-твоему, должна делать?
– Вести себя нейтрально.
– Нейтрально?
– Да. Дай жить окружающим тебя людям.
Элизабет почувствовала усталость.
– Тебе лучше уйти… Я хотела в двух словах рассказать, как я провела эту ночь. Я спасла бывшую жену Шиллера, которая решила покончить с собой в отеле… из-за той истории с опекой ее ребенка.
– Вот как! – воскликнул Джон, – Еще одна «протеже»? Ты едва даешь дышать живым, и ты же мешаешь кому-то умереть?
– Не хочу, чтобы Шиллер был замешан в какой-нибудь скандал.
Джон с ледяным лицом вышел из спальни. Элизабет была крайне утомлена бессонной ночью, она заснула.
9
Во время таких приемов, который устроила миссис Кларк-Гаррисон, кинозвезды обычно хотят, чтобы их ласкали, продюсеры – чтобы их хвалили, а режиссеры, постоянно находящиеся на грани конфликта с собственным эго, вечные жертвы тревог и страхов, надеются на публичное признание их заслуг. Шиллер наслаждался славой, своим будущим успехом и своими перспективами на будущее. Надо было распустить слух о том, что Сольвейг должна была провести ночь у него. Он планировал устроить шикарный завтрак – часов около одиннадцати – в саду своей резиденции позади Родео-Драйв. Все, кто жил на Беверли-Хиллз, в Вествуде или Бель-Эре, принадлежали к одному обществу, обществу денег и славы. Те, кто по каким-то причинам разорялся, молча исчезали.
Вот уже много месяцев Шиллер опасался того, что Элен приедет в Лос-Анджелес. Ему достаточно было сказать только слово, и она лишилась бы права въезда в США, но он все колебался. Не стоило снова взбалтывать тину. Отсутствие средств должно было автоматически заставить Элен покинуть эти места. Она хотела найти решение. Раз в год она могла бы видеться с сыном здесь, на месте, в Лос-Анджелесе, в отеле, который ей указал бы он. Но у нее не хватило бы денег, чтобы воспользоваться этим разрешением.
Никто в надушенных салонах отеля не обратил внимания на суету на заднем дворе. Когда носилки с Элен ставили в «скорую помощь», Шиллер рассыпал комплименты Сольвейг. Режиссер шептал ей на ухо:
– Твоя комната приготовлена, как ты хотела: покой, порядок, тишина, роскошь. У меня дома ты будешь чувствовать себя божественно хорошо. Потерпи еще немного: гости хотят восторгаться твоим блеском.
– Ты так считаешь? – спросила Сольвейг, кладя свою изящную ладонь с накрашенными ногтями на руку Шиллера. – Правда? Все эти люди действительно восхищаются мной?