Ты мой закат, ты мой рассвет
Шрифт:
Есть повод.
Я нашел участок под дом.
Хоть он стоит на порядок дороже, чем я рассчитывал, но, когда увидел - сразу, понял, что здесь мы и будем строиться. Уверен, когда Очкарик оценит эти виды, ее самочувствие сразу улучшится.
— Чувствую себя Кавказской пленницей, - говорит она, болезненно посмеиваясь, когда я, заворачивая ее в шубу, как маленькую веду и усаживаю в машину. Даже кошака взял по такому случаю, хоть эта мелкая зараза так орала в переноске, что я успел сто раз пожалеть о дурной, не понятно откуда взявшейся сентиментальности.
Но
Бля, ну чего меня так прет от этой идиллии? Может правду пишут, что когда женщина ждет ребенка, у ее мужа тоже что-то там происходит с гормонами?
Ехать нам почти час, так что все это время Очкарик потихоньку дремлет, сопя и обнимая уснувшего кота.
Надо думать о детском автокресле, кстати.
Я прячу эту мысль до более актуального времени, притормаживаю около огромной территории и нехотя бужу малышку. Она не сразу просыпается, а когда открывает глаза, выглядит такой сонной и теплой, что я с трудом давлю в себе желание просто тупо не возвращать ее в больницу. Хули там, неужели нельзя нанять медсестру, которая будет делать ей капельницы, следить за состоянием?
Я знаю, что нельзя. Потому что в больнице за моей малышкой присматривает целый штат врачей, и потому что - гоню от себя эти мысли, но они все время зудят над ухом - если вдруг что-то пойдет не так, лучше, когда рядом будут специалисты. Через пару секунд, а не через час, пока я довезу ее до проклятой больницы.
Нам нужно поговорить о многом. Например, когда ей станет лучше и ее отпустят, ей нельзя оставаться одной. И далеко за городом. Тем более, что почти два месяца я буду с разной периодичностью в разъездах.
— Антон...
– Очкарик озирается по сторонам, и даже сквозь очки ее глаза сверкают такой яркой зеленью, что хочется прикрыться рукой, словно от слишком ярких кислотных прожекторов.
– Ты... серьезно?! Мы можем жить здесь?!
Наверное, если бы до сих пор не была такой слабой, пританцовывала бы на месте от радости. Она вообще очень ярко радуется. Обычно меня раздражают все эти женские сопли и плюшевые восторги, но с Очкариком то и дело приходится прятать улыбку.
— Ну жить мы здесь будет, когда построим дом и подведем все комуникации.
— Антон!
– Она снова в шутку капризно топает ногой и тут же шагает в сторону небольшой дорожки, которая тянется прямо к маленькому озеру.
Даже, бля, не верится, что вот это чудо с розовой ватой в голове так лихо послало на три буквы собственную тетку. Правду говорят, что творческие личности - тот еще мешок с сюрпризами. А у меня еще и мешок с двойным дном.
Когда мы все тут облагородим - дай бог, через пару лет - у нас будет большой дом, собственный выход к озеру, маленький лес с березами и огромное поле с иван-чаем.
Ну и хрен с ним, что дорого.
Что-нибудь придумаю.
Глава
«Спасибо вам, чудеса, за то, что вы в меня верите, даже когда я сама уже сдаюсь и опускаю руки».
Я могу представить себя на этом самом месте через несколько лет: когда выпадет снег, в январе или даже холодном морозном феврале. В белом снегу, с видом на выбеленный лес и с украшенной на заднем дворе нашей с Антоном подросшей елкой. И стеклянное, блестящее как новая монета озеро внизу, где можно будет кататься на коньках. И снеговика, которого слепим всей семьей. Антон возьмем на руки Фасолину - и наш мальчик или наша девочка, неуклюже и изо всех маленьких силенок воткнет в белую голову снеговика огромную морковку.
— Йени, когда тебя выпишут, будет лучше...
– Я слышу, как Антон покашливает за моей спиной.
– Если ты поживешь в городе. Я дома буду хрен знает, как и сколько. Хочу быть уверен, что с тобой будет все в порядке. Так что... если хочешь... Давай переберемся в мою квартиру? Там одна комната, конечно, но зато все удобства и в шаговой доступности хоть магазин, хоть аптека, хоть метро. И снегом не занесет -район хороший, там сейчас техника работает, не вылезая. Моя мать, если что, будет за тобой присматривать.
— Нет!
– слишком резко, забывшись, отвечаю я, и инстинктивно прячу руки в рукава шубы.
Антон сначала вскидывает брови, потом начинает подозрительно щуриться.
— Что случилось, Очкарик?
— Ничего, - снова быстро отвечаю я и мысленно бью себя по губам.
– Я просто... не хочу, чтобы рядом были родители - твои или мои, без разницы. И меня устроит твоя квартира.
— Очкарик. Ты. Обещала. Не врать.
– По словам, как вколачивает сваи, напоминает Антон.
Я не хочу становится камнем преткновения между матерю и сыном.
Семья - это самое важное, что есть у человека. Единственное место, где его поймут и примут, согреют теплом и заботой.
— Антон, я просто хочу, чтобы наши родители не...
— Отвечай прямо.
– Он с трудом сдерживается, а когда замолкает, то сжимает челюсти до играющих на краях челюсти желваков.
– Она что-то тебе сказала? Обидела? Несла всю эту хуйню насчет того, что нужно избавиться от неполноценного ребенка?
Я рассказываю всю запутанную цепочку испорченного телефона. Прекрасно понимая, какими будут последствия.
В тот день, когда мы с Антоном выгнали Ольгу, бабушка сказала, что это была проверка на вшивость нашей семьи. И добавила, что муж - он роднее отца и матери, потому что будет рядом все время. И потому что первый муж - он от бога.
Антон выслушивает меня, кивает... и ничего больше не говорит.
Только напоминает, что мы и так уже задержались и пора возвращаться, иначе в следующий раз доктор даже на порог его не пустит.
В больницу мы возвращаемся в полной тишине. Вижу, что Антон о чем-то напряженно думает, но как маленькой страшно спросить и не очень понятно, как вообще завести разговор. Да и стоит ли?