Ты моя, Эмилия
Шрифт:
– Нет, это я сама догадалась… - сосредоточенно сопит курносым носиком Еська.
– Надо же! А как?
– удивленно поднимаю брови.
– Не знаю, просто в голову пришло… - пожимает плечиками Есения и старательно отводит глаза. Что-то тут нечисто…
– Мне не очень хочется с ним ехать, честно говоря, - вздыхаю печально. Сейчас вот, наблюдая за своей малышкой, сердце просто сжимается от осознания, что я ее несколько дней не увижу. В голову лезут глупые мысли, заставляющие терзаться укорами совести, словно я, по меньшей мере, месяц буду отсутствовать, а дитя родное кидаю, чуть ли не на произвол судьбы. Материнский инстинкт, он такой. Не всегда логичный.
– Я тоже не хочу, чтоб ты уезжала. Но так нужно, понимаешь?
– берет меня за руку Есения, заставляя улыбнуться. Она такая милая, когда говорит вот так по взрослому.
– Я-то понимаю, - снова вздыхаю.
– И я тоже, - опять хмурится Сеня.
– Это как тогда, когда мы из папиного дома в нашу квартиру переехали. Я не хотела, но так было нужно. Ты с папой рядом … задыхалась, а там нет.
Вот это сравнение. Устами младенца, что ли?
– Может быть, - киваю.
– Мам, хочешь, открою тебе секрет?
– садится на кровати дочка, слегка потревожив уже задремавшего кота. Он сонно поднимает лобастую голову, широко зевает и, обведя нас осоловевшим взглядом, снова прикрывает глаза.
– Хочу, конечно же!
– Я знаю, что мы больше никогда домой не вернемся… - тихо произносит Еся, теребя краешек одеяла.
– Почему ты так думаешь?
– хмурюсь, ничего не понимая. Откуда у нее такие мысли?
– Смотри, если мы сюда попали каким-то образом, то значит, таким же образом можно попасть обратно…
– А вдруг это обратно не домой?
– испуганно округляет глазки дочь.
– Вдруг в другой лес? Только страшный. С больными собачками, которые напали на дедушку Амадеуса.
– Вот поэтому мы спешить не будем, - стараюсь ее успокоить.
– Но попытаться все равно нужно. Или ты не хочешь обратно?
Пристально смотрю на нее.
– И хочу, и не хочу, - закусывает губку моя малышка.
– А ты?
– Я хочу, ведь там вся наша жизнь, - развожу руками. Трудно не хотеть попасть в мир, где нет ужасной хвори, где мертвые остаются в земле, где есть цивилизация и квалифицированная медицина.
– Но тут я буду учиться в настоящей магической школе, а там меня будут вруньей называть, - горько вздыхает Есения.
– Никто не поверит, что я могу колдовать.
А я вздыхаю вместе с ней. Нарисовалась еще одна проблема. Мало того, что дорога назад не известна, так теперь еще и не знаешь, где дочери будет лучше…
– Ладно, Сень, - встаю с кровати.
– Давай попозже еще поговорим на эту тему. Время позднее, тебе пора спать…
– Хорошо, мамочка, - послушно кивает дочка.
– Но ты ведь не завтра уезжаешь?
– Нет, не завтра, - качаю головой.
– У нас еще есть несколько дней, чтоб вдоволь наобщаться перед разлукой.
– Мам, а можно тебя попросить что-то?
– Еся непривычно колеблется и слегка стесняется.
– Можно, родная, - ободряюще ей улыбаюсь.
– Разреши мне с тобой эти дни спать, пока ты не уехала, - смотрит на меня взглядом кота со «Шрека».
– Хорошо, солнышко, - тихонько, чтоб не обидеть дочь, хмыкаю.
Довольная Еська встает с кровати, сгребает в охапку одеяло и бодрым шагом самостоятельно волочит его в мою комнату, подметая концом деревянный пол.
– Мам, забери еще мою подушку, пожалуйста, - кидает через плечо моя королева.
– У меня есть подушка, - ставлю в известность дите.
– Нет, - оборачивается ко мне ребенок.
– Моя особенная. На ней мне снятся сны про всех нас, и я знаю утром, что могу не волноваться ни за кого.
Пожимаю плечами и беру в руки смешную квадратную подушку, которую ей сшила Мари и собственноручно вышила на наволочке яркими нитками зеленый лес, красивых сказочных птиц, похожих на павлинов, и маленькую девочку в красном капоре с корзинкой в руке.
Глава 19
Дни пролетели словно минуты, и я оглянуться не успела, как настал день отбытия.
Еще с утра я играла с дочерью, читала ей местные сказки, повторяла буквы и цифры, и вот уже сижу в коридоре, нервно сжимая в руках небольшой дорожный саквояж. Мари топчется рядом, уже в десятый раз обнимая на дорожку, Сеня и вовсе прилипла к моим коленям, не оторвешь, а дядюшка Мади тревожно расхаживает от стены до стены, меряя шагами небольшое пространство прихожей.
– Есь, - с трудом отрываю дочку от своей юбки и приседаю перед ней на колени, чтобы видеть ее глаза.
– Если ты скажешь, чтобы я осталась, я останусь. Придумаю что-нибудь, скажусь больной, но никуда не поеду.
Пытливо заглядываю в ее сосредоточенное грустное личико, стараясь прочесть там ответ.
– Нет, мамуль. Так нужно, - обвивает она меня своими ручками и прячет лицо у меня на шее.
– Просто я уже скучаю. Наперед.
– Я тоже скучаю наперед, - стискиваю ее в объятьях, пока она не начинает попискивать.
– Вот так сильно!
– А я вот так, - сжимает она своими ручками мою шею.
– Видишь, еще сильнее!
– Вижу, - в носу начинает подозрительно щипать.
В сердце поселяется смутная тревога. Как же мне не хочется оставлять ее, оставлять их всех. На душе скребут не кошки, нет, а самые что ни на есть настоящие саблезубые тигры. Стараюсь отогнать неприятное предчувствие и вскидываю взгляд на часы на стене.
Герцог за мной должен заехать после ужина, и, когда куранты бьют положенное время, в дверь слышится легкий аккуратный стук, который для меня звучит набатом, отдавая где-то внутри глухой тянущей тоской.
– Доброго вечера, мастер и мистрис Биггс, - переступая порог, кивает Колчестер тете и дяде и замирает, узрев нашу с Есенией живописную композицию.
Отрываю взгляд от гостя и снова смотрю на Сеню.
– Все, малышка, мне пора идти, - шепчу я ей на ушко и целую круглую, как наливное яблочко, детскую щечку.