Ты - наша
Шрифт:
Мозг вовсю вопит, что надо их остановить, отвлечь… Но как? Как? Если я сама себя отвлечь не в состоянии!
Пальцы Лиса аккуратно расстегивают пуговки рубашки, и я невольно прогибаюсь под этой настойчивой лаской.
Сейчас он расстегнет, коснется обнаженной груди… Ох…
Тело такой волной предвкушения простреливает, что дышать невозможно!
И все же я пытаюсь хоть как-то противостоять той темной волне вожделения, что захлестывает уже с головой.
Облизываю губы и спрашиваю:
— А… Почему ты отдал
Пальцы Лиса тормозят, Камень, который сто процентов еще чуть-чуть — и косоглазие бы себе навсегда заработал, потому что невозможно одновременно смотреть на дорогу и на то, что с моей рубашкой делает Лис, хмыкает язвительно.
И говорит, прежде чем Лис, замерший в ступоре от неожиданного вопроса, приходит в себя:
— Так он же с папашкой поругался, наш папенькин сыночек. И папашка его машинки лишил. Хату-то хоть оставил?
— Вот ты сучара, — рычит Лис раздосадованно, — да похер мне, понятно? Я от него вообще не завишу!
— Не сочиняй, — смеется Камень, — работаешь в его конторе, живешь в его хате, под жопой — его тачка… Нихрена не зависишь, да…
— Да это все мое! — чувствуется, что Лис взбесился не на шутку, даже пальцы от моей груди убрал.
Выдыхаю, торопливо застегиваясь.
Лис, проругавшись, наблюдает за этим с заднего сиденья с нескрываемой досадой. И рычит на Камня злобно:
— Вот нахера начал? Потом нельзя было? Тем более, что я разберусь сам…
— Ага, интересно, как? На что ты способен, мальчик с платиновой ложкой во рту, а? — голос Камня полон язвительности, но не завистливой, а такой, устало-насмешливой, взрослой очень.
Я вспоминаю все слухи, что ходят по универу про Лешку, и думаю, что, наверно, его тон и его поведение имеют под собой серьезные основания.
— Я сам зарабатываю, — бурчит Лис, выдыхая и уже не злясь, — давно уже. И отец не в курсе.
— Это ты так думаешь, — усмехается Камень, — чтобы Бешеный Лис не знал, чем его отпрыск занимается? Нихрена не поверю. А ты, Лисенок, наивняшка, оказывается…
— Ой, завали, — кривится Лис, откидываясь на сиденье и устало глядя в окно.
Только теперь замечаю, насколько он бледный. И на скуле — алеющее пятно ссадины. Утром ее не было. И вряд ли Камень с Лисом успели подраться, пока я была на репетиции…
— Папаша обрадовал? — Камень тоже замечает синяк, усмехается.
Лис кивает безрадостно.
— Рука тяжелая у Бешеного…
— Не называй его так, — говорит Лис, но, впрочем, без особого наезда, — он давно уже не Бешеный.
— Ага… В твоем мире может и так…
Я понимаю, что парни рассуждают о чем-то, мне недоступном, а спрашивать сейчас не стоит, вряд ли расскажут.
И говорю, неожиданно для себя самой, совсем другое.
— Я есть хочу…
61
Пицца невероятно большая, словно колесо у старинной телеги,
И пахнет умопомрачительно. И столько всего в ней: разные виды колбасы, мяса, помидоры, каперсы, а еще какие-то вкусненькие маринованные штуки, которых я никогда не пробовала раньше.
— Артишоки, мать их, — кривится Лис, отпивая сок из высокого стакана и наблюдая за тем, как я ем, — терпеть не могу!
— Не жри, — тут же реагирует Камень, подкладывая мне второй кусок пиццы в тарелку.
Я беру его и жадно кусаю с самого сочного, самого жирненького угла! И не могу удержаться от сладострастного стона. Бо-о-оже… Это невероятно…
Учитывая, что ела я с утра и чуть-чуть, а потом столько калорий потратила, что просто жуть, то сейчас ужасно, просто невозможно хочется есть!
И ничего мне не может помешать в утолении этой плотской жажды: ни горячие тела парней, усевшихся с двух сторон от меня на широком диване в кафе, куда мы зарулили сразу же, как только я жалобно попросила есть. Ни опасение, что нас тут могут увидеть, потому что местечко недалеко от универа, и, наверно, сюда приходят студенты.
Ни то, что сидим мы в общем зале, и надо бы мне вести себя поскромнее. В конце концов, для девушки правильна умеренность во всем, как говорила моя мама. Хотя… Я уже все возможные заповеди нарушила, а про умеренность вообще промолчим. И помянем ее. Тоже молча. Не чокаясь.
Мне сейчас решительно на все плевать.
Я хочу есть.
Нет, не так.
Я хочу ЖРАТЬ!
До рукотрясения, до голодного урчания в желудке! Боже, я так есть не хотела, даже когда мы всей семьей держали очистительный пост! Тогда как-то легче было, что ли…
А может, все дело в том, что я пиццу ем третий раз в жизни.
Дома еда всегда была простой, овощи, крупы, молочное, чуть-чуть мяса.
Что-то более интересное, сложное, считалось неправильным. Греховным.
Мы должны думать о душе, а не о теле!
В общаге я тоже не шиковала, конечно.
Так что эта пицца… М-м-м…
— Блять… — Лис неожиданно прижимается ко мне сильнее, кладет горячую ладонь на колено, ведет выше, жестко прихватывая между ног, — не стони так! У меня стоит до боли уже!
Я ойкаю, испуганно таращу глаза и роняю пиццу на тарелку обратно.
А Камень тут же, развернувшись так, чтоб перегородить своей широченной спиной нас с Лисом от возможного пристального внимания зала, рычит злобно и ревниво:
— А ну грабли убрал свои! Я, может, тоже хочу… Но терплю!
— А я не могу терпеть, — шипит Лис и внезапно кусает меня за шею! Чуть-чуть больно, но до дрожи приятно!
Вскрикиваю тихо и пытаюсь отодвинуться.
Лис не пускает, его пальцы, опытные, жесткие, что-то там делают такое внизу, прямо через джинсы, отчего меня сладким током пробивает по всему телу!