Ты плоть, ты кровь моя
Шрифт:
– Ко мне это не имеет никакого отношения.
– Это ж твой приятель, ты сам говорил.
– Теперь уже нет.
– Но ты несешь ответственность за него.
– Я? А что я могу сделать, сидя здесь?
– Ты уже все сделал, много лет назад.
Маккернан уставился на него своими темными, безжизненными глазами.
– Тут убили девушку, – напомнил Элдер.
– Ага. У нас тут есть телевизор. Иногда смотрим. «Скай ньюс», Си-эн-эн, Би-би-си, «Ньюс-24». Вертухаи смотрят, во всяком случае. Помогает им коротать время.
– Тогда ты знаешь, о ком
– Ага. Шестнадцать лет, кажется? Кошмар. И хорошенькая к тому же.
– Тебе известно, где ее нашли?
– Ага. Там, на берегу, где всегда такой холод, что яйца можно отморозить.
– Как думаешь, мог Шейн вернуться туда, на то же место?
Маккернан отвернулся.
– Мог Шейн вернуться на то же место? – повторил Элдер.
– Мог.
– Почему? Почему именно туда?
– Там он стал совершеннолетним.
– Считаешь, что это мог быть он?
– Он сейчас один?
На лице Элдера мелькнула тень, и Маккернан понял, что Шейн не одинок.
– В одиночку он никогда такого не сделает, – сказал Маккернан.
– Откуда ты знаешь?
– Если хотите узнать что-нибудь еще, это будет стоить денег.
Элдер достал из кармана вторую пачку сигарет и положил ее на первую.
– Да нет. Я же сказал – деньги. Большие деньги.
– Никакого торга, – заявил Элдер.
– Тогда с чего вы взяли, что я стану тратить время на таких, как вы?
– Потому что Шейн на свободе. Твой приятель. Твой протеже. Потому что он на свободе, а ты – нет.
– Так пусть ему повезет, – сказал Маккернан, поднимая воображаемый стакан.
Элдер отодвинулся вместе со стулом, поднялся на ноги.
– Погодите, – сказал Маккернан, протягивая руку. – Минутку погодите.
Элдер медленно сел обратно.
– Скажите, – продолжал Маккернан, наклонившись вперед и понижая голос, – скажите мне, что он с ней сделал, с этой девушкой. Тогда, может быть, я скажу вам, что вы хотите узнать.
Элдер мрачно уставился прямо ему в глаза:
– Пошел ты к черту, Маккернан!
А тот снова рассмеялся – все тем же скрипучим, скрежещущим смехом.
Парк аттракционов закончил свою работу в Ньюарке сразу после уик-энда; один день все отдыхали, потом собрались и двинулись на север, в Гейнсборо, малопривлекательный городок сразу за границей графства, уже в Линкольншире. И снова грязный пустырь, еще один день на разгрузку и установку аттракционов. Доналд ходил, низко опустив голову, закрывая лицо, и делал только то, что полагалось, не больше. По вечерам он сидел тихо, о чем-то думая. Однажды утром, когда Эйнджел проснулась, место Шейна на кровати оказалось пустым – это был уже второй случай, когда он исчезал, никому ничего не сказав, не оставив ни записки, ни каких-либо объяснений. После стычки с Броком, после того как он пырнул того ножом, он отсутствовал целых два дня.
Пока Шейна не было, Делла, очень мрачная и серьезная, зазвала Эйнджел к себе в автофургон и усадила рядом. На маленьком столике лежала развернутая газета, с которой на них смотрела
– Вот, гляди, – сказала Делла, ухватив Эйнджел за плечо и не давая ей упасть. – Давай-ка сядь. Выпей вот это.
Эйнджел несколько раз прочитала все, что было на обеих развернутых полосах, все статьи, все колонки, все спекуляции и споры о том, что произошло с Эммой Харрисон, – сплошь рассуждения и почти никаких фактов.
– И какое отношение все это имеет к Шейну? – спросила Эйнджел шепотом.
Делла перевернула страницу и зачитала краткую справку о суде над Шейном, о том, каким истязаниям подверглась Люси Пэдмор, попав в руки Доналда и Маккернана. Что-то внутри Эйнджел перевернулось и сломалось. Когда она вышла из фургона Деллы, лицо ее было бледно, кожа стала цвета савана. Первые несколько шагов дались ей с трудом: ноги заплетались, подламывались.
Поздно вечером, когда Шейн наконец вернулся, Эйнджел, лишь взглянув ему в лицо, прикусила язык.
Ночью, вместо того чтобы заняться любовью, он прижался к ней, и она, лежа в темноте, почувствовала, что он все время чуть шевелит губами; если бы она не знала его так хорошо, то, наверное, решила бы, что он молится.
Настало утро, он снова был тих и спокоен, словно погружен в свои мысли, но от этого казался более похожим на самого себя.
Благодарная ему за это, Эйнджел наклонилась и поцеловала его в шею, когда проходила мимо, направляясь к выходу.
Она все еще дожидалась момента, когда они с Доналдом снова останутся наедине, подальше от подглядывающих и подслушивающих.
– Вот, посмотри, – сказала она, пододвигая к нему ту газету. – Это ведь ты, правда? Это ты ее резал. Ты ее пытал. Ты делал с ней все это… все эти гадости… А потом убил ее.
Доналд выхватил у нее газету, зарылся в нее лицом. Потом газета упала на пол.
– Да, – сказал он.
– О Господи! – простонала Эйнджел. – Господи!
На следующее утро они оба исчезли.
39
В заключении патологоанатома так и не была указана конкретная причина смерти – в нем лишь перечислялись имевшиеся на теле раны, отмечалось время, которое труп пролежал в неглубокой могиле при теплой погоде. В какой-то момент мучений жизнь Эммы просто оборвалась. Вероятность того, что свое последнее путешествие к побережью Эмма проделала уже мертвой, была достаточно велика, но подтвердить это было затруднительно.
Микроавтобус нашли – он был припаркован в нарушение правил возле магазина антиквариата в Лауте, одного из множества таких же магазинчиков, коими город был просто напичкан. На сей раз полиции не досталось никаких подарков, никаких улик: автобус был тщательно вымыт внутри и снаружи. Предварительное обследование давало основания полагать, что они не найдут ничего – ни отпечатков пальцев, ни даже волоска. Как бы ни был этот тип беспечен – или, наоборот, уверен в себе, что привело к обнаружению тела Эммы Харрисон, – теперь он не оставил никаких следов.