Ты победил
Шрифт:
Нет. Чушь. Ерунда. Ают с незапамятных времен таит свою чудовищную мощь в своих пределах и лишь благодаря этому его старинный уклад и дивное цветение не претерпели ущерба от многих волн безумия, что кровавыми потоками затопляли Круг Земель от Эррихпы Древнего до Таная Бездетного.
Новое движение на мостике аютского корабля заставило Эгина вновь прильнуть к протертому стеклу.
Женщина-капитан была счастливой обладательницей дальноглядной трубы на треноге – гораздо более мощной, чем труба самого Эгина. В такую, небось, видны и хребты Суингонов, и мелкие царапины на руке Эгина.
Он невольно
Но солнце-то – у аютцев за спиной, милостивые гиазиры! Как же сие возможно – солнечный зайчик? Эгин напряг зрение. Неужели показалось?
Но нет. За первым отблеском сверкнул второй. И третий.
Ну да… все яснее ясного. На Медовом Берегу есть некий добрый человек, который сейчас сидит у себя на чердаке и, используя зеркальце, а, скорее, целый «световой ящик», пускает солнечные зайчики в лицо аютскому капитану.
Пускает просто так, для развлечения?
Едва ли, милостивые гиазиры. Едва ли он развлекается. Он работает. Он повествует, как идут дела на Медовом Берегу. Иными словами, человек Гиэннеры доносит до своих хозяев некие свежие новости. Какие?
Как ни странно, пока Эгин наблюдал за аютским «купцом», Есмар навел в Вае полный порядок. Солдаты чистили оружие. Женщины паковали тюки с «самым необходимым», дети играли в героев и чудовищ, а мужчины коротали время, оставшееся до отплытия, за беседой, в которой самыми популярными выражениями были «думается» и «видать». На аютское судно никто не обращал внимания. Видно, для жителей Ваи такие необычные для Эгина расклады не были редкостью.
И тут Эгин понял, что должен навестить госпожу Люспену. Что это просто необходимо. И, как человек долга, он так и сделал.
«А вдруг ее никто не предупредил о том, что происходит? С этих недоделанных станется», – думал Эгин, приближаясь к окраине городишка, где располагался милый домик единственной вайской куртизанки.
А еще он собирался поведать Люспене о геройской смерти, которую скорее всего нашел-таки в Кедровой Усадьбе ее бывший приятель и кормилец Сорго. И еще ему хотелось поболтать о чем-нибудь вежественном и легком. Лорма, конечно, славная девушка. Но уж больно необразованная.
Как и в прошлый раз, Люспена встретила Эгина на пороге. Интересно, как ей удалось пронюхать, что к ней идет гость? Наверное, у куртизанок особое чутье на приближение мужчин. Развивается со временем. Как магические способности, к примеру. Эгин улыбнулся во все тридцать два зуба и открыл калитку.
– Вы, должно быть, уже собрались, госпожа? – спросил Эгин, пока его взгляд отдыхал на ладном платье девушки и на смущенном румянце, горевшем на ее щеках.
– Я никуда не поеду, – очень по-свойски сказала Люспена и обаятельно поправила локон, выбившийся из прически.
– Тем лучше, госпожа, тем лучше, – бросил Эгин, нетерпеливо затворяя за собой дверь домика и подхватывая Люспену на руки.
Больше они не говорили ничего. И поступали правильно. Потому что в некоторых ситуациях руки, глаза и губы говорят гораздо лучше языка. И, в отличие от последнего, никогда не болтают лишнего. Это был тот самый случай.
Госпожа Люспена была одна и была праздна.
В тот день она была (или только казалась?) легкомысленной, красивой и очень обаятельной. Она ждала Эгина и в этом нельзя было усомниться – во всех комнатах было прибрано, сама Люспена благоухала, словно лилия, а кружева, оторачивающие ее запястья, были самыми нежными кружевами, которые Эгину приходилось встречать в своей жизни. Одета Люспена была явно «к случаю». На Сорго она, разумеется, плевать хотела. Или, не исключено, наоборот. И потому очень умело скрывала свое горе. Но, так или иначе, приходом Эгина Люспена была явно обрадована.
После того, как их тела сплелись в объятиях, а губы слились в первом и очень крепком поцелуе, в котором не было ничего от влюбленности, но много от страсти, Эгин уже не вспоминал ни о выползках, ни о костеруких, ни о кошмаре, который ему пришлось пережить наяву прошедшей ночью в Кедровой Усадьбе. Весь мир на время замкнулся в крохотной спаленке госпожи Люспены и Эгин не испытывал по этому поводу сожаления.
Ожидания Эгина подтвердились – Люспена была нежна и умела. Ее желание доставить Эгину удовольствие было подкреплено ее милыми ухватками и большим опытом. Правда, Эгин сам был не из тех, кто толком не знает, что это за существа – женщины и как с ними следует обращаться, чтобы улыбки их были неподдельно счастливыми, а речи сахарными.
У них вышел замечательный дуэт. Правда, в самом начале он любил ее неаккуратно и торопливо. Даже не добравшись до спальни. Но когда жгучий любовный голод был утолен, настала очередь легкого гурманства. И за первым воспоследовал второй раз – уже в спальне. И даже соображение того рода, что придурок Сорго еще двое суток назад, возможно, любил на этом самом месте эту же самую женщину, не испортило дело. Мало ли кто, что и в каком месте? Настоящее всегда перечеркивает прошлое. Особенно в любовных делах.
Это была опасная мысль – о настоящем и прошлом. Ибо ее изменчивая тропка привела скачущие галопом мысли Эгина к Овель исс Тамай, о которой он так старательно, даже рьяно забывал последние двое суток. Он сам любил Овель, унаследовав ее тело от ее дяди, пользовавшегося им бесстыдно и многократно, и впоследствии ставшего Сиятельным Князем Хортом окс Тамаем. А от него, Эгина, ее тело перешло к Лагхе Коаларе, гнорру Свода Равновесия. И гнорр, кажется, тоже не испытывал по этому поводу сожаления, как то пристало по-настоящему мужественным и умным мужчинам. «Одним словом, если кого-то ревновать, так это отнюдь не Люспену „к несравненному Астезу“, Хуммер его раздери», – несколько нервно заключил Эгин и вошел в Люспену настолько глубоко, насколько позволяли проникать телам в тела оковы бренной плоти.
Когда Люспена с шалой улыбкой поцеловала Эгина в синяк на скуле, а ее руки обвили шею Эгина со спокойной радостью свершившегося счастья, Эгин крепко обнял ее и сказал ей на ушко что-то очень лестное и приятное. Сам же он в этот момент пытался мысленно восстановить один трюизм, слышанный им от наставника еще в Четвертом Поместье. Кажется, так: «Счастье мужчины – „я хочу“. Счастье женщины – „он хочет“. Кто же это сказал, о шилоловы козни? Ну не спрашивать же у Люспены в самом деле!