Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове
Шрифт:
Еду к нему в загородную больницу, уже зная диагноз- рак. Хочется верить, что это ошибка, что он будет здоров – он, которому нет никакой замены, никаких синонимов.
Высокое, светлое, торжественное и печальное здание. Седьмой этаж. Комната 779. Михаил Аркадьевич лежит на кровати в халате и читает. Он обрадовался – ему здесь очень скучно. Взял костыли, мы вышли в коридор. Он непривычно ковыляет, ему нельзя ступить на пятку.
В разговоре ни на что не жалуется, но какая-то мысль все время
Он изменился. Не только похудел – я никогда не видел его таким притихшим, сосредоточенным. Хотя без шутки он все равно не может.
Проходит врач. Спрашивает, как он себя чувствует, как пищевод.
– Прекрасно! Как у Стеньки Разина!
И добавляет:
– До казни.
Потом рассказывает, что хочет написать пьесу об Экзюпери. Будет действовать девочка, которой у Экзюпери нет. Она познакомится с Маленьким принцем.
Заходит речь о книжке одного профессионального юмориста. В ней много смешного.
– Да, смешно, но нет…-Он делает какое-то непонятное движение рукой.- Нет второго плана, а только первый – этого еще мало.
На прощание он сказал: «Зай гезунд» (будь здоров). Я ответил: главное, чтобы он был «гезунд».
Он грустно улыбнулся и неловко заковылял на костылях в свою палату.
В феврале его перевели на шестой этаж, в отдельную комнату. У него удалена опухоль под мышкой
(«Хотели посмотреть, что у Христа за пазухой»). Из- за этого он не может ходить на костылях. Врач потом рассказывала: некоторые писатели в больнице ведут себя капризно, а Светлов перенес операцию как солдат.
Он спрашивает:
– Знаете, какая разница между больницей и тюрьмой? Никакой. Но в тюрьме хоть знаешь свой срок.
Это уже не юмор в обычном понимании – так перемешалась тут шутка с тревогой.
Подлинный юмор, как друг, познается в беде.
Михаил Аркадьевич лежит бледный, полуотсутствующий.
Апрель. Светлов звонит из загородной больницы. Говорит своим не то чтобы расслабленным, а как-то очень мило рассвобожденным голосом:
– Алё! Это вы? Я здесь накропал стишки…
Он говорит это таким тоном, будто сроду не писал стихов.
– …И хочу вам прочитать. Знаете, для чего? Чтобы вы определили, не начало ли это менингита.
Музыка ли, пенье, что ли, эхо ли -
Что же это зазвучало вновь?
От вокзала Дружбы мы отъехали
К следующей станции – Любовь.
Снова у него в больнице. Он читает «Убить пересмешника» Харпер Ли – и в полном восторге. Приготовил новый сборник для «Советского писателя». Хочет назвать его «Встречи и разлуки». Я робко замечаю, что название мне не очень нравится.
– А вы думаете, мне нравится?
Он спрашивает, что я делаю. Готовлю антологию поэтов двадцатых – тридцатых годов. Перечисляю, кто войдет,- Алтаузен, Дементьев.
Светлов хвалит Дементьева.
– Алтаузен слабее. Он надрывался, а Николай Дементьев говорил. Своим голосом. Искусство – это беседа. Это Пушкин, который с вами разговаривает. Не надо кричать. Читатель не глухой.
Рассказывает, как он написал стихотворение «В больнице».
– Я ночью проснулся из-за двух строк:
Кажется, меня уже почетом, Как селедку луком, окружают.Я говорю, что это подтверждает закон настоящего юмора. Чеховский «Печенег» начался с записи: «А это, рекомендую, мать моих сукиных сынов».
Юмор, шутка, анекдот у большого писателя – как маленький парашютик, вытягивающий большой – важную мысль.
Он выслушивает это без особого интереса. А когда я дохожу до маленького парашютика, слегка улыбается:
– Маленькие парашюточки…
В мае Светлов вышел из загородной больницы. В конце месяца, в воскресенье, я поехал в переделкинский Дом творчества проведать его. Он сидел в глубоком кресле у лестницы. Как всегда, вместо приветствия улыбнулся морщинками глаз и произнес свое добродушно-ироническое:
– А-а…
Кто-то подошел, попросил его почитать новые стихи. Ему не хотелось. Он сказал «пожалуйста» и как-то очень грустно прочитал:
Один атом ругался матом, и за это его исключили из молекулы.Стали хвалить два его стихотворения, напечатанные в «Юности» (1964, № 5). Он сказал, что ему нравится второе («В больнице»), а первое – «Музыка ли, пенье, что ли, эхо ли…» – растянутое и вообще обычное.
В Переделкине ему стало очень плохо, и его перевели во Вторую Градскую больницу.
Он лежит в одноэтажном корпусе, зеленом домике, окруженном деревьями, чем-то похожем на диккенсовскую больницу для бедных.
17 июня 1964 года последний день рождения Светлова. В окне его палаты деревья, зелень. Поют птицы.
Светлов уже придумал название для новой книги – вместо прежнего «Встречи и разлуки». Было это так. После долгих поисков он объявил полушутя конкурс на лучшее заглавие. Все советы он отводит решительно и убежденно:
– «Простое, как желание».
– Нет, это похоже на «Простое, как мычание».
– «Моя привилегия».
¦- Нескромно.
– «Живая капелька».
– Кокетливо.
– «Чувства в строю».
– Слишком громко.
И, не послушавшись никого, назвал книгу «Охотничий домик».