Ты вернешься!
Шрифт:
Из моей глотки вырвался рев безумного отчаяния. Никогда раньше, даже в самой жестокой драке с однозначно превосходящим во всем противником я не испытывал подобного. В такие моменты накрывало только холодной неутолимой яростью. А сейчас я рвал мышцы, заставляя себя мчаться быстрее, чем когда-либо в жизни, но не успевал, и от этого сердце раздирало именно отчаянием. Как если бы каждый удар по незнакомке был в сотню раз более лютым ущербом моей шкуре. Как если бы погибни сейчас она – и мне нет смысла больше жить.
На счастье, девушка была не такой уж и беззащитной и двигалась, уворачиваясь от ударов всего оружия с неимоверной просто скоростью. Подныривала, прыгала, кувыркалась в воздухе, короче творила натуральные чудеса уклонения, а такой толпой нападающие скорее уж мешали друг другу, чем действовали слаженно. Однако полностью избежать ущерба ей не удавалось – платье стремительно превращалось в окровавленные лохмотья и наверняка должно было мешать ей.
С воплем я наконец достиг места схватки и снес урода с вилами, врезав грифом ему по башке. Судя по тошнотворному влажному хрусту, приземлился он почти стопроцентным трупом, но мне сейчас на это было срать. Поймал лишь на мгновенье взгляд девушки, прочитав в нем почему-то досаду, я ломанулся на следующего, тем более что как раз подвалили десяток перекрывавших путь к ее бегству ряженых, и схватка закипела с новой силой. Я размахивал грифом, как хренов адов сенокосец, бил с разворотов ногами, хреначил локтями и коленями, но эффект неожиданности был уже потерян и противостояли нам явно не лохи какие-то неумелые. Как я ни пытался прорубиться к моей незнакомке, противники оттирали нас друг от друга все дальше.
Ее вопль боли чуть не ослепил меня, и сам я почти словил арматуриной по черепушке, увидев, как девушку выгнуло от доставшего-таки удара по спине цепом. Не теряя и мгновенья, пока она справлялась с дикой болью, что испытывал когда-то и на себе, нападавшие скоты навалились скопом, буквально затаптывая, замешивая в кровавую кашу хрупкую фигурку. Девушка рухнула на землю, а они все били-били-били.
Я ослеп-оглох-заполыхал, кинувшись на них, крушил, пинал, рвал, давил, убивал-убивал все и всех, до кого дотягивался и опомнился только вспышкой осознав, что смотрю в посиневшее от удушья лицо Васьки, с которого меня безуспешно старается содрать Потап.
Разжав руки, я стряхнул с себя друга и, шатнувшись из стороны в сторону, обвел мутным взглядом место схватки, ища мою незнакомку. Нашел ее уползающей к ближайшим кустам. Вся изломанная так, что смотреть на это было адски больно, невыносимо, неузнаваемая от ран и крови, она цеплялась пальцами за траву и упорно подтягивала свое разбитое ублюдками тело, скрежеща зубами.
– В Скорую звоните! – сипло каркнул я друзьям, бросаясь к ней.
Руки тряслись, сердце заходилось в истошном грохоте, потому что ее вот такую израненную и тронуть было страшно. Перевернул осторожно девушку на спину, она вскрикнула и обмякла. А я поднял ее на руки и пошатываясь понес к гаражу.
– Рус, ты долбанулся? – прохрипел растирающий горло Васька.
Им с Потапом тоже досталось, но именно благодаря их вмешательству ряженные гады валялись мертвыми на траве, а не я и моя незнакомка.
– Положи ее! Она же вот-вот помрет, если не уже! Они ее размолотили в мясо, посмотри! Какая на хер Скорая, надо валить отсюда, я садиться из-за этих психов ряженых и девки неизвестной не собираюсь!
– Я сказал – звоните в Скорую! – упрямо повторил я, вглядываясь в изуродованное ранами лицо девушки и ковыляя вперед.
Она дышала с влажными хрипами и тяжелым посвистом, на губах пузырилась и пенилась кровь и действительно выглядела человеком в полушаге от смерти. И вдруг открыла глаза – пылающее золото, луч солнца сквозь толщу льда, торжествующий насыщенно-желтый весенний цветок, живой, сияющий гранями драгоценный камень в отблесках пламени, яркие и поразительно ясные для кого-то в ее состоянии. А я обмер, окаменел, лишился дыхания, застыл на месте навечно, примороженный той необъяснимой, невозможной силой, что на меня обрушилась в ее пристальном взгляде.
– Отпусти, – не попросила – повелела она, и мои колени подогнулись, прежде чем я осознал, что опускаюсь и кладу ее на траву, исполняя приказ.
– Рус? – окликнул меня Васек неуверенно.
– Все прочь! – произнесли следующий приказ разбитые девичьи губы, но вот против него все во мне взбунтовалось.
– Тапок, Васек, валите в гараж и ждите меня, – велел я друзьями, не отрывая от нее взгляда.
– А как же с этими… – начал Васька, но я только зыркнул на него, и он все понял.
– Ты. Уходи, – приказала снова девушка мне и даже издала нечто вроде угрожающего рычания, но ее тут же выгнуло от боли.
– Нет, – мотнул я головой.
– Тогда… покойник… – выдавила она и внезапно перекатилась с воплем муки подальше от меня прямо под развесистый куст, становясь почти невидимой в сгустившихся сумерках.
Я на четвереньках хотел переползти за ней, но остолбенел, отказываясь верить в то, что видел. С кошмарным звуком очертания ее хрупкого тела менялись, суставы щелкали, принимая иные углы, ломаные кости срастались, а окровавленная и истерзанная ранами кожа покрывалась светлой шерстью. Длилось это дикое чудо считанные секунды, а потом все откатилось назад и передо мной снова лежала без чувств на траве девушка. В крови и лохмотьях, бывших недавно ее платьем, трясущаяся до лязганья зубов, но уже без единой видимой раны или торчащей сквозь кожу сломанной кости.
– Охренеть-охренеть-мать твою это как?!!! – шлепнулся я на задницу, пялясь на нее в полном шоке.
– Если расскажешь об этом кому-то – умрешь сам и угробишь всех, кто узнает, – сказала, не открывая глаз… существо тихим и вроде бы слабым голосом, но я всей шкурой и костями почувствовал мощь и весомость каждого слова. – И никаких врачей… Или убью… Просто время…
– Да я пока в психушку не собираюсь, чтобы о таком кому рассказывать, – внезапно успокоившись, ответил ей, но похоже она уже не слышала – окончательно отрубилась. – Сначала шевелиться опять смоги, а потом уж угрожать будешь.
Подняв ее опять на руки, я пошкандыбал к гаражу. Поднялся боком по узкой лесенке, чтобы не притереть ее к стенам, а то может она только снаружи вся зажила, а внутри болит все адски и застал разве что еще по потолку не бегающего Ваську и смиренно сидящего Потапа.
– Да нахрена ж ты ее еще и сюда припер! – от возмущения и паники голос друга аж петуха дал. – Чтобы менты кровь ее потом тут нашли? Мало мы и так уже замазались? Че делать-то будем вообще? Когда этих жмуров найдут, то к тебе и придут сразу, Рус! У тебя окно туда прямо выходит, и все знают, что мы тут вечно отвисаем, да и репутация у нас опять же…