Тяготению вопреки
Шрифт:
Пустые пятиполосные фривеи тянулись к океану параллельными линиями, и когда вертолет снизился, Кендрик заметил десятки брошенных бассейнов, рассеянных по склону холма рядом с руинами дорогих особняков. Ему живо вспомнились картинки репортажей горящего Беверли-Хиллз.
Сами бассейны смотрелись как полуобглоданные кости, выбеленные безжалостным солнцем. Там, где когда-то были бульвары с дорогими бутиками немодными галереями, остались брошенные шанхаи. И всюду, всюду росли одичавшие пальмы.
Бадди вел машину к земле, и люди, стоявшие на широком поле неухоженной травы, следили за ними
Кендрик вышел из вертолета. Жужжание лопастей резко стало тише и замолкло, он заморгал на яркое солнце. Люди, которых он заметил сверху, теперь шли к ним, таща за собой большой зеленый брезент. Бадди выпрыгнул из кабины, подбежал и ухватился за край. Кендрик смотрел, как вертолет накрыли брезентом.
Бадди подошел и хлопнул Кендрика по спине, но Кендрику нетрудно было заметить, насколько другу не по себе.
– А зачем брезент?
– Скрывает тепловое излучение.
– Бадди повернулся поздороваться с Велизом, который разговаривал с другими подошедшими.
– Сэмюэл, осталось у тебя еще то мексиканское пиво?
В предвечерней жаре у Кендрика вся кожа чесалась, от еды и питья клонило в сон.
Они сидели на открытом воздухе возле костра, сложенного из дров в кирпичном круге. Неподалеку расположились с полдюжины собранных на живую нитку машин, которые, вопреки своей внешности, все-таки, очевидно, функционировали. Кендрик, ни о чем не думая, глядел в огонь, на звезды в небе, и очень старался именно не думать ни о чем.
К нему подошла женщина - хотя он не мог не отметить, что подошла не слишком близко. Губы ее раздвинулись в неловкой улыбке - что-то было в ней милое.
– Еще голодный?
– спросила она.
– Хочешь еще поесть?
– Да нет, спасибо.
– Кендрик пожал плечами.
– Как-то трудно поверить, что здесь каждый - лаборокрыс. Не видел, чтобы нас столько собралось в одном месте, с тех самых пор…
Он не договорил.
– У всех такое же чувство, - кивнула она.
Он присмотрелся к ней поближе, вздрогнул, когда заметил, как близка она к смерти. Она вошла в стадию быстрого бесконтрольного роста усилений, шея потемнела от расползания нанитных нитей в теле, толстые шнуры того же происхождения искривили губы и щеки,
Кендрик ощутил резкий укол жалости - и отвернулся.
Когда женщина ушла, Кендрик нашел дорогу к зданию, где ему предстояло провести ночь. Ему хотелось прямо сейчас оказаться в помещении, чтобы на него не смотрели под открытым небом испуганные глаза.
Он нашел общественный туалет и долго таращился на свое отражение при луне в засиженном мухами зеркале над умывальником. Туалет был лишь чуть больше шкафа, но кроме химического унитаза сюда все-таки впихнули рукомойник. Вместо двери висела темная шерстяная штора.
Кендрик дернул за шнур выключателя, и зажглась галогенная лампочка, рассыпав мерцающие искры по наростам, покрывающим теперь его лицо. Он посмотрел ниже» на изгиб шеи, где они уходили под воротник рубашки.
– Что же со мной творится?
– шепнул он, ни к кому не обращаясь. Мак-Кован совсем не проявлялся. Плохой признак? Или нет? Никак не узнаешь.
– Ты тут как?
– спросил тихий голое. Кендрик обернулся, увидел женщину, с которой недавно перебросился нарой слов. Она смотрела на него, отодвинув занавеску.
– Не запомнил, как тебя зовут, - ответил он.
– Одри. Я не шпионила, просто услышала, как ты сам с собой говоришь.
В открытой двери за ее спиной виднелись висящие на крюках кастрюли - значит, там кухня.
– Бадди про тебя говорил, - продолжала она, - и я так поняла, что ты на нашей стороне. Но ты так на нас смотришь, будто всех нас считаешь психами. Ты же был в Семнадцатом?
Кендрик кивнул, вышел из туалета и подошел к ней. Она говорила достаточно дружелюбно, но, каково бы ни было их общее прошлое, он напомнил себе, что толком этих людей не знает. А поэтому тщательно подбирал слова для ответа:
– Да, я там был. Но по словам Бадди получается, что у меня было не совсем так, как у вас у всех.
– Но видения - ты же их видел? Бадди говорит, что да.
– Я видел кое-что из того, что видели вы, но мне давали особое лечение, которое не позволило видеть все. Честно говоря, не скажу, что готов поверить, будто все так и есть, как вы видели.
Одри слегка возмутилась:
– Омега - настоящая. Я ее видела, я ее ощущала.
– Теория точки Омега - всего лишь теория. И она, как любая теория, справедлива лишь при некоторых условиях.
Обстоятельствах, которые предположены истинными. Я ясно выражаюсь?
– Можешь мне поверить, я полностью в курсе всех: подробностей.
– Да? Из вас никто не может твердо знать, что все, что вы видели - реально. Потому что видели вы только картинки у себя в голове, и все. При данной степени верования это больше похоже на религиозные убеждения, чем на объективное знание.
Одри покачана головой, улыбаясь знающей улыбкой истинно верующего, и Кендрик почувствовал прилив иррациональной злости. Она глядела на него как на заблудшее дитя, упорствующее в заблуждениях.
Проблема была в том, что все-таки что-то происходило, огромное и беспрецедентное. Где-то наверху образовывался этот тоннель-дыра-пробой, невозможная пространственная аномалия, от которой физики на планете ночами не спали. Может быть, просто он не хотел этого видеть, не хотел воспринимать - и кто может поставить это ему в вину?
Кендрик подумал, какова была бы реакция Одри, узнай она, что он предпочел бы уничтожить станцию, чем видеть ее в руках Дрегера - или чьих бы то ни было.