Тяпкин и Леша
Шрифт:
– Хе-хе-хе-хе!..
– Вы чего?
– обиделся Тяпкин.- Думаете, легко его было вылечить? Очень трудно. Мама целую ночь до утра не спала, все время к нему вставала, давала пить молочка горячего.
– Передай ей спасибо,- сказал старенький дедушка.
– Она добрая, хорошая женщина, я же говорил. Передай ей ото всех нас большое спасибо. Она дома?
– Уехала...- сказал Тяпкин, и вдруг ему сделалось очень грустно, одиноко и захотелось зареветь.- Обещала скоро приехать, а все не едет...Сдержался, не стал реветь, сказал басом: - Ешьте
В траве и правда показывались и пропадали серые спинки ежиков. Старички заспешили к миске. Леша тоже побежал впереди них всех и занял место для старенького дедушки, чтобы тот мог поесть. Вряд ли Любин дедушка разрешит взять молочка еще, просто подумает, что они баловались и разлили. Но оказалось, что старички сегодня не так жадничали, потом, в миске лежало много кусочков булки, они доставали их прямо руками и ели над миской. Видно было, что им очень вкусно: такие у всех старичков стали довольные лица. Наелись, даже немного молока осталось ежикам.
Тяпкин и Леша еще посидели на пенечке, поразговаривали со старичками, но дедушка на крыльце закричал:
– Люба! Леша! Домой!
Пришлось попрощаться и идти домой.
Еще немножко они посидели на крылечке с дедушкой, поглядели, какое красное небо там, где село солнце. Дедушка сказал, что завтра будет ветер, раз небо такое красное. Тяпкин промолчал, но не поверил, потому что одно дело - небо, а другое - ветер. Небо - вон оно где, высоко, а ветер на земле. Но спорить с дедушкой Тяпкин не стал, потому что заметил, что, когда со взрослыми не споришь, как-то все лучше получается, без всяких неприятностей. Можно делать как хочешь, но спорить не надо.
Попили еще молочка и стали ложиться спать.
– Деда,- попросил Тяпкин, когда они с Лешей улеглись рядом на подушке,а ты нам песню споешь?
– Спи, ладно, потом,- сказал дедушка, зажег керосиновую лампу, загородил ее газетой, выключил верхний свет и сел читать книжку.
Стало совсем темно, и не ясно, что же случилось с мамой, почему она не едет. Тяпкин думал об этом, вертелся, вздыхал и не давал спать Леше.
– Ты что не спишь, крутишься?
– оторвался наконец дед от книжки.- И Леше спать не даешь, он тоже глазами хлопает. Давно пора спать.
– Не могу я спать,- сказал Тяпкин.- Все время про маму думаю.
– Никуда твоя мама не делась, нечего про нее думать. Завтра проснемся, позавтракаем и сразу пойдем ее встречать, она приедет. Спи.
Дед сел близко к кровати и. стал петь колыбельную. Колыбельная эта была очень старая, и знал ее дед давно, ее пела его мама, когда он был маленьким, потом дед пел ее мне, потому что я рано осталась без матери и, кроме него, петь колыбельную для меня было некому, после уже дед пел колыбельную моему ребенку. Голос у деда был плохой, слух тоже, но и мне и Тяпкину казалось, что поет он очень хорошо.
...Улетел орел домой;
Солнце скрылось за горой;
Ветер после трех ночей
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
"Где изволил пропадать?
Или звезды воевал?
Или волны ты гонял?"
"Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал..."
Пока дед пел, Тяпкин повернулся на бочок, подложил ручку под щечку и заснул. Очень он бывал милый и хороший во сне - нос уткнулся в подушку и расплющился, он почмокивал губами и немного сопел. Все маленькие, когда спят, очень хорошие - и щенки, и ежата, и поросята, и дети.
Дед вздохнул, поцеловал его тихонечко, сказал: "Спи, спи!" - и укрыл получше простыней. И тут увидел, что Леша не спит, смотрит широко открытыми глазами.
– А ты, чучелко, что не спишь?
– удивился дед.- Днем выспался? Хотел я вас раньше разбудить, да жалко было.
– Нет...- прошептал Леша.- Дедуш, а ты что пел?
– Песню.
– Мне понравилась... А ты еще знаешь?
Тогда дед запел еще песню, которая тоже сначала мне, а потом Тяпкину служила колыбельной, хотя совсем на колыбельную не походила. Просто дед всю жизнь был очень занят: сначала воевал на германской войне, потом на гражданской, потом боролся за революцию, потом строил социализм - учить колыбельные ему было некогда.
Дед пел:
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Леша слушал, повернувшись на бочок и подложив ручку под щечку,- это я так учила его ложиться, чтобы скорее заснуть,- но глаза у него были внимательные и совсем не спящие.
...Есть остров на том океане
Пустынный и мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
Леша не знал, кто такой "император" и что такое "почести бранные", как в свое время не знала я и не знал до сих пор Тяпкин,- он слышал сквозь сон эту песню и жалостливо дергал бровями. "Усачи гренадеры" казались ему таинственными "усачигри надерами", но Леша слушал, напряженно сощурив глаза, улыбался и вздыхал от горького наслаждения, которое дарила ему песня. Непонятное, щемящее нежно сердце было где-то вроде бы не в самих словах, а за словами, прикасалось тихонько, как котенок лапкой, к нежному в душе. Леша слушал и чувствовал, как ему все сжимает и сжимает сердце, тогда он быстро сказал:
– Спасибо, дедушка, я уже захотел спать.
Повернулся лицом к стене, закрылся с головой простыней и тихо заплакал. Он плакал настоящими слезами первый раз в жизни, не понимал, что это с ним, и не мог остановиться. Было ему и больно и очень сладко.
А дед допел шепотом последние строфы:
Но в цвете надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,