Тяжелые тени
Шрифт:
Самое владелец кабинета восседал за столом и с хмурым видом чертил пальцем по его полированной поверхности. Что-то решив, он негромко сказал в микрофон:
– Секретарь! Сюда!
Массивная дверь тут же отворилась, и в кабинет боком проскользнул секретарь. Он бесшумными шагами подошел к столу и, склонив крохотную головку, включил диктофон.
– Слушаю.
Первый с неудовольствием посмотрел на секретаря. Что он за человек, секретарь этот? Голос какой-то блеклый, без интонации, и взгляд без выражения. Никак нельзя догадаться, о чем он думает. Хотя бы льстил, как остальные.
– Хотел бы я знать, сын мой, о чем ты думаешь и что собой представляешь?
– сказал Первый, выпучив глаза. На лице у него появилось выражение, которое обычно приводило подчиненных в смятение. Но секретарь оставался невозмутимым.
– Я всецело предан вашей милости, - отвечал он.
– Предан, - передразнил его Первый, скорчив отвратительную гримасу. Нет людей преданных, есть проданные.
Он молча пялился на секретаря и все больше багровел.
– А?! Что ты молчишь?!
– вдруг взревел он.
– Я неоднократно доказывал вашей милости свою преданность делом, абсолютно спокойно повторил секретарь.
– Ладно, - проворчал Первый.
– Будем считать, что ты меня почти убедил. Почти!.. Понял? Ты помнишь, о чем я тебя просил? Заключение экспертов готово?
– Да. Заключение я дал Универсууму. У него есть на этот счет определенные соображения.
– Он еще может соображать?
– грубо хохотнул Первое Доверенное Лицо.
Секретарь подобострастно улыбнулся в ответ, обнажив крепкие блестящие зубы с острыми конусами клыков.
– Ему день не делали уколов, и это сделало его очень покладистым. К тому же неудовлетворенная потребность обостряет ум.
– Приглашай дорогого гостя.
Секретарь выглянул в приемную и что-то коротко приказал. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел истощенный небритый человек. Его нищенское одеяние абсолютно не вязалось с помпезной роскошью кабинета.
Человек подошел к столу и расслабленно плюхнулся в кресло. Он изо всех сил пытался сдержать бьющую его дрожь, но это ему никак не удавалось. Лицо странного посетителя было серым, веко правого глаза беспрестанно дергалось.
– Здравствуй, гордость фирболгской науки, - ласково приветствовал его хозяин кабинета.
– А я тебе, подонок, здравствовать не желаю!
– окрысился гость.
– А-яй-яй, - сокрушенно покачал головой Первый.
– И в таком тоне говорит со мной бывший Председатель Комиссии по науке, культурный человек!
– Я всегда говорил то, что думал, - резко ответил бывший Председатель, с трудом разжимая сводимые спазмом челюсти.
– Поэтому ты сейчас в таком плачевном положении, - проворковал Первый.
– Надо было думать, что говорить. Эх, Универсуум, Универсуум! Хотел я с тобой поговорить. По-дружески. По душам. За ампулкой известного тебе препарата. Но ты так негативно настроен, что... Видно, придется беседу отложить.
Универсуум вскочил и, весь напрягшись, прохрипел:
– А если я сейчас прыгну на тебя и перегрызу твое поганое горло?
– Не забывай о собачках за портьерой, - почти пропел Первый.
– Они доберутся до твоего горла быстрее. Не советую, дитя мое, ерепениться. Ты забываешься. Пользуетесь вы все моей добротой. Начинаю понимать, что в воспитательных целях, для вашей же пользы, мне нужно быть с вами построже. Вот, например, хотел я, чтобы тебе сейчас укольчик сделали, дабы прекратить муки, снедающие тебя. Но...
– Что "но"?!
– вскричал Универсуум.
– Но придется повременить. С воспитательной целью.
Глаза Универсуума налились кровью.
– Приказывай, дрянь!
– он заскрипел зубами.
– Сначала вы приучили меня к наркотикам, насильно приучили, а теперь пользуетесь этим как поводком!
– Фу, как скучно, - Первый зевнул.
– Ты говорил об этом сотни раз. Не надоело? Секретарь, правда скучно?
Секретарь безучастно кивнул.
Первый ткнул пальцем в сторону Универсуума.
– Ты бунтуешь! За это я могу и даже должен наказать тебя. В воспитательных целях, как я уже сказал. Но я добр. И я могу дать тебе полдозы прямо сейчас. Тебе и делать-то ничего для этого не надо. Только сказать: "Я - дерьмо!"
Универсуум опустил голову и что-то тихо пробормотал. Первый поднес ладонь к уху.
– Стар я стал. Ничего не слышу. Повтори, пожалуйста, отчетливее и громче!
Универсуум ухватился за край стола так, что побелели пальцы. Он ввинчивался ненавидящим взглядом в глаза собеседника, углы его рта то и дело дергались, и казалось, что лицо озаряется улыбкой - короткой, как вспышка молнии. Первый представил себе, что эти самые пальцы сомкнулись на его горле.
– Ну, ну...
– забормотал он, вдвигаясь поглубже в кресло.
– Я просил тебя исполнить что-то на "бис".
Универсуум, придя в себя, с трудом выпрямился и заорал:
– Я - дерьмо! Как и ты! Как и все вокруг!
– Хорошо. Держи.
Первое Доверенное Лицо достал из стола шприц-тюбик и метнул его Универсууму. Тот поймал шприц на лету. Руки его дрожали, и он все никак не мог расстегнуть пуговицу на запястье. Универсуум с силой дернул - пуговица отлетела. Постанывая от нетерпения, он задрал рукав и с профессиональной точностью вогнал иглу прямо в вену.
Дрожь тут же унялась, лицо его порозовело. Универсуума неудержимо тянуло говорить.
– Это же надо придумать эту мерзость гидрохлорид! Однако же, какое божественное самоощущение после инъекции! По сути дела, человек совокупность огромного количества химических реакций, протекающих в микрообъемах, ограниченных клеточными мембранами. Я добавляю в человека каплю определенного препарата. Химизм реакций изменяется очень немного, почти незаметно. Но по самоощущению - я бог, я равен самому Логосу! Человеку кажется, что он властелин своей судьбы, что он повелевает своими поступками. Как бы не так! Он обыкновенная химическая фабрика по производству воды и углекислого газа. Именно таковы конечные продукты его обмена. Все поступки человеческие направлены на создание оптимальных условий для протекания химических реакций в нем. А люди - самовлюбленные глупцы, - когда пытаются оправдать самые низменные из своих поступков, говорят: "Ничто человеческое вам не чуждо!". Ничто химическое нам не чуждо! Ничто животное нам не чуждо!