Тяжесть короны

Булгакова Ольга Анатольевна

За нами наблюдали пристально. Я чувствовала на себе чужие взгляды, полные если не злобы, то неприязни точно. Но стоило кому-то из людей перевести взгляд с моего шаролезкого лица на Ромэра, типичного арданга, как отношение менялось. Глаза людей теплели, на губах появлялась едва заметная улыбка облегчения. Рядом с Ромэром я, чужеродное существо, тоже становилась «своей».

В деревнях не останавливались. Ромэр сказал, что до Челна от границы недалеко. Арданг был прав, но до города мы добрались лишь в сумерках. Чудом успели до закрытия ворот. Стражник, по виду шаролезец, окинул Ромэра хмурым, злым взглядом и заявил, что мы опоздали. Вечер, солнце село, в Челна больше

никого не пускают. Не знаю, что меня тогда больше разозлило. То, что нас отказывались пускать, хотя ворота были еще открыты, то, что страж был из Шаролеза, или то, что мужлан не потрудился выучить ардангский. Я была уверена, он отказался пускать нас, чтобы показать местным, кто на самом деле хозяин в провинции. По тому, как Ромэр сжал мою руку, поняла, он расценил слова и тон стражника точно так же. Но все же арданг попробовал уговорить стражника. Тот, с глумливой ухмылкой глядя на собеседника, вынужденного унижаться перед ним, позвякивал ключами от приоткрытых ворот. И мы трое знали, что стражник через пару минут просто шагнет за ворота и запрет перед нами створки до утра. И никакие дипломатические ухищрения Ромэра не помогут.

— Добрый человек, — обратилась я к стражнику, подпуская в голос жалостливые нотки. О, небо, надеюсь, мне не часто придется унижаться… — Пожалуйста, пропустите нас, сделайте одолжение.

Стражник впервые с начала разговора посмотрел на меня. Подняв фонарь, осветил мое лицо. Я прищурилась от яркого света и прижалась к плечу Ромэра.

— И что землячка делает в Лианде? — удивленно спросил стражник.

— Счастливо живет с любимым мужем, — кокетливо улыбнувшись, ответила я.

— С лиандцем-то? — хохотнул стражник. — Чудеса, да и только.

Снова глянув на Ромэра, качнул головой:

— Повезло ж тебе, если б не жонка, не пустил бы. Но мы, шаролезцы, своих не бросаем, — и добавил с пренебрежением, даже уничижительно. — Не то что вы…

«Муж» чуть сильней сжал мою ладонь в своей, я почувствовала, как в нем закипает гнев. Но внешне арданг был спокоен, даже благожелателен. Он прекрасно владел собой, научился за столько времени. От воспоминания о тюрьме, от взгляда на освещенное колеблющимся светом фонаря лицо Ромэра стало жутко. Сколько же таких и худших оскорблений стерпел этот гордый человек? Я даже не удивилась, когда арданг вежливо кивнул и, пожелав разочарованному шаролезцу доброй ночи, провел меня сквозь ворота в город.

Пустынные узкие темные улочки, стук копыт по брусчатке, запахи готовящейся еды, доносящиеся из распахнутых окон, обрывки тихих разговоров. Мы шли, все еще держась за руки. Ромэр молчал, думая о своем, не обращал на меня внимания. Я не отвлекала, пыталась запомнить дорогу. Но вскоре оставила это занятие, потеряв счет улочкам и аркам. И как Ромэр все еще помнил, куда идти? Ведь последний раз он был здесь так давно…

Мы шли долго, не меньше получаса. Мне казалось, что с минуты на минуту упремся в крепостную стену на противоположной стороне города. Ромэр остановился и окинул взглядом два дома с очень похожими в темноте фасадами.

— При свете дня они разные, — словно извиняясь, через пару минут пробормотал он. Прежде, чем я успела что-либо ответить, потянул меня к левому дому.

Калитка пронзительно и жалобно скрипнула, пропуская нас. Я заметила, что в освещенной комнате колыхнулась тень. Подумала, калитку не смазывали нарочно.

Остановившись у самого крыльца, Ромэр передал мне поводья, едва слышным шепотом велел ждать. А сам поднялся по трем ступенькам, подошел к двери и постучал. Тук-тук… Тук-тук. Не знаю, почему я так разволновалась, но на эти удары эхом откликнулось сердце, заколотившееся неистово, словно желало выпрыгнуть из груди. Пытаясь подавить вдруг появившуюся дрожь, прислушивалась к звукам за дверью. В свете, пробивающемся из окна, мне было хорошо видно лицо Ромэра. Напряжение, ожидание и надежда.

— Кто здесь? — послышался из-за двери тихий мужской голос. Заметила, как Ромэр выдохнул, а на лице отразилось облегчение.

— Дядя, я вернулся, — тихо ответил Ромэр на ардангском.

Сколько смысла было вложено в эти три слова, сколько чувства… Горло перехватило, дышать стало трудно, в глазах защипало. Я, закусив губу, чтобы не расплакаться, смотрела на Ромэра, замершего перед дверью.

Долго, очень долго ничего не происходило. Потом дверь бесшумно приоткрылась. Ровно настолько, чтобы золотой свет из коридора выхватил из темноты счастливо улыбающегося Ромэра. Несколько нескончаемых мгновений мужчины смотрели друг на друга, потом дверь распахнулась настежь. И высокий старик, вышагнув за порог, заключил Ромэра в объятия.

— Заходи, заходи, — вскоре засуетился старик, одной рукой цепляясь за племянника, а другой приглашая его зайти в дом.

— Я не один, — улыбнулся Ромэр, указывая в мою сторону.

— Простите, я Вас не заметил! — всматриваясь в темноту двора, дрожащим от волнения голосом покаялся старик. — Бросьте Вы лошадей и идите к нам!

Он призывно махнул рукой. Я, не отпуская поводья, поднялась на одну ступеньку.

— Дядя, моя спутница не говорит по-ардангски, — шепнул на родном языке Ромэр.

— Об этом я догадаться не мог, простите, — попытался извиниться передо мной Клод, все еще не переходя на шаролез. А потом с жутким акцентом, таким, что я едва поняла слова, произнесенные на родном языке, сказал: — Добро пожаловать.

— Спасибо, — медленно, осторожно, словно боясь сделать ошибку в недавно выученном слове, ответила я по-ардангски. Не люблю врать, просто ненавижу. Но интуиция протестовала, кричала, запрещая мне показывать знание этого языка.

Дядя Ромэра обрадовался этому слову и, спустившись вместе с «мужем», поклонился мне. Ромэр, оказавшись рядом со мной, пояснил:

— Шаролеза моего дяди едва хватает на приветствия. Я буду переводить.

— Спасибо, — улыбнулась я.

— Я помню, куда можно поставить коней, — снова обратился к дяде Ромэр. — Ты заходи в дом. Мы сейчас придем. Через кухонную дверь.

Старик кивнул, опять обнял племянника и вернулся в дом, закрыв за собой дверь. Во дворе сразу стало темно, но я заметила, как Ромэр поднял лицо к звездам, и почти услышала, как он вознес хвалу небесам. А потом он обнял меня. Так нежно, так ласково. Его руки естественно и приятно скользнули мне на талию, когда он привлек меня к себе. Я обняла его в ответ, спрятав лицо на груди Ромэра. Он прижался щекой к моей голове. Не знаю, сколько мы так стояли… Жаль, что не вечность…

— Спасибо тебе, — прошептал Ромэр. — Спасибо.

Перехватив поводья и по-прежнему обнимая меня одной рукой, Ромэр направился к небольшому сарайчику в глубине двора. Немного повозившись, зажег светильник.

— Да, коням здесь будет тесно, но не одиноко, — кивнув на двух невозмутимо рассматривающих нас коз, прокомментировал арданг.

Он подхватил ведро и ушел куда-то за водой. К его возвращению я успела снять с коней упряжь и даже начала расседлывать гнедого.

— Вот неугомонная, — осуждающе, но вместе с тем виновато покачал головой Ромэр. — А просто подождать ты не могла?