Тысяча миль в поисках души
Шрифт:
Был еще третий мир. О нем напоминал нам возникавший в дверях негр-проводник. Свисток локомотива спугивал темноту. Она начинала таять, расплываться, под окном бежали какие-то тени, и вот показывались перрон, станционные постройки, дежурный в черной шинели с серебристой бляхой на груди. Носильщик-негр в красной фуражке стоял, прислонившись к закрытому газетному киоску, и глядел на шахтеров, которые прошли мимо наших окон. Шахтеры казались чернее, чем негр. На головах у них были шлемы с лампочками.
В наш вагон никто не вошел, и никто из него не вышел. Поезд тронулся, уплыли в темноту тени, перрон, дежурный, носильщик и шахтеры. Мы снова были в другом мире, в ночном «рабочем» поезде, где так остро чувствуешь одиночество, потому что все здесь чужое и до твоей станции еще несколько часов пути…
Я проснулся оттого, что кто-то сел на скамейку напротив. Это был небритый старик с ввалившимся ртом и неестественно обострившимся подбородком, которые бывают у людей, потерявших зубы. Он положил под голову солдатский вещевой мешок, надвинул на глаза кепку с измятым козырьком и лег на лавку, подогнув длинные ноги и сунув руки в рукава грязной куртки. По-видимому, ему было холодно и неудобно. Не открывая глаз, он снова сел и извлек из кармана плоскую бутылку виски. Закинув голову, сделал несколько глотков. Потом открыл глаза, посмотрел на меня и протянул флягу:
— Не хотите ли? Нет? Ну, тогда дайте сигарету.
Поперхнувшись дымом, он оглушительно закашлялся.
Девочка проснулась и подняла голову. Продолжая кашлять, старик помахал в ее сторону рукой и просипел: «Спи, спи, бэби». Девочка уставилась на него удивленными сонными глазами. Старик развязал мешок и достал из него розовый леденец на палочке в целлофановой обертке.
— Можно мне присесть к вам, мэм? — спросил он у женщины.
Мне не слышно было, о чем он рассказывал, кивая на девочку, которая сосала леденец. Женщина достала из сумки два сэндвича и один дала старику. Впрочем, новый попутчик был не так уж стар, как мне показалось сначала. Когда он снял перед женщиной свою кепку, в его коротко остриженных волосах я заметил совсем мало седины.
Наверное, он хотел еще закурить и поэтому снова обратился ко мне:
— Почему бы вам не присоединиться к нам, мистер? Мое виски, ваши сигареты, сэндвичи этой доброй женщины — совсем недурно получится.
Я согласился и пересел к нему. Время от времени он отхлебывал из бутылки и вытирал губы тыльной стороной ладони. Его голубые глаза под мохнатыми бровями тяжелели, наливались кровью, он то и дело прикрывал их веками. Я подумал, что передо мной типичный бродяга, опускающийся по крутой социальной лестнице все ниже и ниже до тех пор, пока опускаться будет уже некуда. Таких я видел в нью-йоркских ночлежных домах.
Он рассказывал о своей дочери. Она была единственным его ребенком, и он звал ее ангелом, хотя при рождении ее нарекли Виолой. Он был шахтером и хорошо зарабатывал. Когда Виола окончила школу в поселке и сказала, что хочет учиться «в настоящем колледже», он почувствовал гордость. Его дочь будет образованной леди! Как ни поверни, а это значит, что он чего-то добился в жизни. До сих пор девушки из шахтерского поселка не поднимались выше школы медсестер.
Единственно, что его тревожило, — это красота дочери. Красота и доброта. Виола входила в жизнь, где — он это отлично знал — нет места ангелам. Он уже подумывал, что стоит, пожалуй, самому набить кое-какие мозоли на ее добром сердечке, пока по нему не начали колотить другие. Но как это сделать, если у тебя только одна дочь, которую ты вырастил без жены, ушедшей в могилу, когда девочке было семь лет?
Однажды весной шахтеры узнали, что хозяин купил для шахты новое оборудование Умнейшие механизмы, которым предстояло утвердить на шахте «новую эру», уже лежали в кузовах грузовиков, а грузовики, вытянувшись в длинную цепь, уже ползли по горным дорогам Западной Вирджинии.
Говорили, что «механический шахтер» заменит больше сотни человеческих рук. Это значило, что половина мужчин в поселке останется без работы. Было отчего прийти в отчаяние. Плакали женщины, и, глядя на них, ревели ребятишки. И тогда отчаяние родило в сердцах мужчин ярость. Они решили не пустить грузовики в поселок, заставить шоферов повернуть обратно.
Виола знала о решении мужчин. Отец сам рассказал ей об этом и показал пистолет, из которого по уговору с другими должен был стрелять в воздух. Она ходила за ним по пятам, плакала: «Не надо, папа, не надо! Вы ничего этим не добьетесь!» Виола и здесь оставалась ангелом. Он злился на нее, на себя, на весь свет, пытался объяснить ей, что так надо, что иначе нельзя, что он не молод и его одним из первых уволят, если установят этого проклятого «механического шахтера». «Нет, нет! — твердила Виола. — Я не хочу, чтобы ты попал в тюрьму».
На рассвете его разбудил стук в окно. У моста через ручей уже стоял первый грузовик, уткнувшись дрожащим радиатором в листву поваленного на дорогу дерева. Шофер, рыжий парень, открыв дверку кабины, яростно спорил с шахтерами. В правой руке он держал винтовку.
— Дикари вы, — кричал шофер, — дикари вы, а не люди!
— Отправляйся назад, — неслось из толпы.
— А кто мне будет платить? — не сдавался шофер.
Спрыгнув на землю, он было решительно направился к поваленному дереву, но неожиданно отпрянул назад. Брошенный из толпы камень ударил ему в грудь. Прислонившись спиной к грузовику, он щелкнул затвором винтовки, вскинул ее над головой и выстрелил в воздух. Толпа ахнула и отпрянула. И в ту же минуту камень попал шоферу в лицо. Уронив винтовку, спотыкаясь, как слепой, он побежал к кабине. Толпа бросилась за ним. Шофер отчаянно крутил руль, пытаясь развернуть машину. По-видимому, кровь заливала ему глаза и он плохо видел. Ревущий грузовик, как затравленный зверь, дергался то вперед, то назад, отбрасывая цепляющихся за него людей…
— Стой! Стой! Стой! — вдруг закричали в толпе. — Человека… человека задавил!
Старик помнит, как выли сирены полицейских машин, помнит, как Виолу положили на носилки, плащом прикрыв ее раздавленные ноги. Потом кто-то о чем-то спрашивал его, но он не слышал вопросов и не видел ничего, кроме рыжего пария, который стоял с тремя полицейскими около грузовика и размазывал по скулам кровь, смешанную со слезами.
Старик сделал к нему шаг и опустил руку в карман куртки, где хранился пистолет. Но пистолета там не было.
В тюрьме он узнал, что дочери ампутировали ногу. Над ним сжалились и отпустили досрочно. Месяц назад он ехал вот в этом же самом ночном поезде и думал о встрече со своим ангелом. Он знал, что Виолу выписали из больницы. Ему и в голову не могло прийти, что он едет на ее похороны.
Последние слова старик произнес с трудом. Его трясло. В бутылке больше не было ни капли. Он потянулся к мешку, и я думал, что он достанет еще одну бутылку, но он достал пистолет.
— Спрячьте! Спрячьте сейчас же! — в ужасе закричала женщина.