Тысяча миль в поисках души
Шрифт:
Радиодинамик объявляет прибытие автобуса из Атланты, и Джеймс катит тележку к платформе.
— Все мы на этом свете пассажиры, и все мы ждем свою «Серую гончую», — продолжает он философствовать на ходу.
У стойки кафетерия какое-то оживление. Охранник автовокзала в серой форме, похожей на полицейскую, держит за шиворот парня лет двадцати пяти, пытается стянуть его с табурета. Парень сопротивляется, держится обеими руками за край стойки.
— Что ты пристал, — возмущается парень, — я пью свой кофе, никому не мешаю.
— А ну-ка выверни карманы, — рявкает охранник. — Хочешь, чтобы я тебя калекой сделал?
— Ладно, ладно, ухожу, — испугавшись, бормочет парень.
— Чтобы я тебя здесь никогда больше не видел! —
Дэни Гамильтон (так зовут охранника) рассказывает;
— По ночам здесь собираются бродяги, карманники, проститутки. Мы их называем «регулярными». Не поверите — к трем часам ночи «регулярных» здесь бывает больше, чем пассажиров. Вы, может быть, даже не отличите их от честных людей, а у нас глаз наметанный. У нас есть альбомы с портретами «регулярных» анфас и в профиль. Парень, которого я прогнал, торгует сигаретами с марихуаной. Да если бы настоящими, а то ведь здесь жульничает, подлец. За углом на Эйч-стрит есть зоологический магазин, где за 51 цент можно купить пакетик кошачьей мяты. Если набить ею сигарету, по запаху не отличишь от марихуаны. Проезжие солдаты охотно покупают. Почему я его не забрал? Нет смысла. На суде он без труда докажет, что набивал сигареты безвредной травкой, а это ведь никому не возбраняется. Ну, оштрафуют его за торговлю без лицензии, так на это ему наплевать.
Дэни беспрерывно курит, то и дело нервно поправляет наручники, свисающие с ремня на бедро. Глаза его спрятаны за темными очками. Мы медленно идем по залу ожидания.
— Видите вон того типа в парике около телефонной будки? — останавливается он на мгновение. — Сутенер.
А вон, взгляните, его «девочка» строит глазки парню в очках.
Проходя мимо старика, заснувшего над чашкой кофе, Дэни кладет ему руку на плечо и говорит, как старому знакомому:
— Проснись, старина.
— Добрый вечер, Дэни, — встрепенувшись, приветствует его старик. — Ты не прогонишь меня, Дэни? У меня есть билет. А на улице такой дождь…
— Только не спи у стойки, Джордж, — говорит ему охранник. — Люди обращают внимание.
— Да, да, — суетится старик, — я буду сидеть вон там тихо, как мышь. Спасибо, Дэни!
— Я его знаю уже три года, — тихо говорит охранник, как бы вовлекая и меня в их маленький заговор. — Старик никому беды не причинит.
Он снова останавливается и косит глазом на пария в очках, который приоткрыл свой чемоданчик и долго копается в нем. Проститутка, крашенная под блондинку, следит за ним, как кошка за воробьем. Парень извлекает, наконец, из недр чемоданчика неначатую пачку сигарет.
— Ничего у нее с ним не выйдет, — комментирует ситуацию Дэни. — Он сидит здесь четыре часа, выкурил уже одиннадцать сигарет, выпил четыре чашки кофе. Боюсь, что у него нет денег даже на бутерброд.
— Господи, кого только не встретишь здесь, — вздыхает он, поправляя на бедре наручники. — Недавно проводил я в Детройт вот такого же, как этот, в очках. Совсем еще юнец. Ни профессии, ни работы. Завербовался в морскую пехоту. На военной базе сержант избил его за какую-то провинность. Приехала невеста, уговорила бежать. По дороге поссорились. Она в Детройт, он — в Лос-Анджелес. Там у него дед и бабушка. Наскребли внуку денег на дорогу до Детройта. Поехал солдатик. Путь не близкий, экономил каждый цент, голосовал на автострадах. Где-то по дороге купил невесте красивую кофточку. Занесло его зачем-то в Вашингтон. И вот в этом зале его подцепил какой-то «регулярный». Предложил ему фунт будто бы героина за 150 долларов. Дурачок клюнул. Надеялся перепродать, деньгу крупную зашибить. А в пакете-то не героин был, а мел с мукой. Болтался мальчишка тут голодный дня два-три. Смотрю, кофточку продает. Жалко мне его стало. Снял я свою фуражку с кокардой, и пошли мы с носильщиком Джеймсом от пассажира к пассажиру. Не у всех, слава богу, душа зачерствела. Набрали сколько надо. Купил я ему билет до
Дэни смеется. Он снимает свои темные очки, протирает их носовым платком, и я вижу, что у него очень усталые и очень добрые глаза.
Я взял билет на «Серую гончую» не потому, что у меня не хватило денег на самолет. На автовокзал меня привела старая запись в блокноте, цитата из буржуазного журнала «Нью-Йоркер»: «Американская пропаганда не рассказывает о тех, кто собирается по ночам на автовокзалах. Эти люди не являются и героями телевизионных серий о «простых американцах». В рекламных кинокадрах о «Серой гончей» вы никогда не увидите их лиц и глаз, когда они сидят в кафетерии и украдкой бросают голодные взгляды на тарелки своих соседей».
Смерть сенатора
Когда сенатор Роберт Кеннеди вошел в бальный зал отеля «Амбассадор», его встретили аплодисментами. Дирижер взмахнул палочкой, заиграл оркестр, и сотни голосов громко подхватили торжественную мелодию «Америка! Прекрасная!».
Он поднялся на сцену к микрофону и, когда стих зал, заговорил. Благодарил помощников, шутил. Что-то сказал про свою собаку, которая уже спит и не знает о том, что ее хозяин победил на предварительных выборах в Калифорнии. Это была важная победа в «гонке» по длинной дороге к президентскому креслу. Накануне он потерпел поражение в штате Орегон. Калифорния должна была показать, стоит ли ему продолжать «состязание» или благоразумнее «сойти с дорожки».
— Если проиграю в Калифорнии, — сказал он своим помощникам накануне, — собирайте чемоданы и отправляйтесь по домам.
В Лос-Анджелесе должна была закончиться 82-дневная предвыборная поездка по штатам. Он был уже на грани физического истощения: выступал с речами по 3–4, а иногда и 5 раз в день. В городе Сан-Диего его оставили силы. Он едва закончил речь и, скрывшись за спины помощников, опустился прямо на пол, его вырвало. Но через пять минут он снова появился у микрофона и произнес еще одну речь.
Его личный самолет перелетал из города в город. В полете он проверял тексты речей, которые здесь же, в салоне, готовили для него члены «мозгового треста». Спал урывками. Его будили перед самой посадкой самолета, помогали одеться, причесаться, напоминали фамилии важных лиц, которые ждали в аэропорту. Твердя вполголоса начало очередной речи или в последний раз просматривая список шуток и анекдотов, которыми ему предстояло украсить свое выступление перед избирателями, он заходил в салон жены. Посадки и взлеты были самым мучительным испытанием для Этель. И он знал это. Она почти теряла сознание, закрывала глаза, и ее побелевшие пальцы впивались в подлокотники кресла. Восемнадцать лет назад в авиационной катастрофе погибли ее родители — миллионеры Скейкел, через два года из-под обломков спортивного самолета извлекли изуродованный труп ее брата. Роберт знал, какой ужас испытывает в самолете жена, ждущая одиннадцатого ребенка, но в дни предвыборной кампании он брал ее с собой повсюду, и она не протестовала, подчиняясь неумолимому и жестокому закону, который правил кланом Кеннеди. Этот закон еще сорок лет назад предельно сжато и четко был сформулирован патриархом клана Джозефом Кеннеди: побеждать любой ценой! Побеждать, побеждать и побеждать!
— Мои сыновья будут делать историю Америки! — говорил он.
5 июня 1968 года, уже семь лет разбитый параличом, Джозеф Кеннеди спал в своем доме в Хайанниспорте и не знал, что в эту минуту в коридоре отеля «Амбассадор» на цементном полу лежит смертельно раненный в голову его третий сын, что обезумевшая от ужаса Этель расталкивает фоторепортеров и дико кричит: «Прогоните их, они растопчут его! Убирайтесь отсюда!» — и что один из фоторепортеров, отмахиваясь от Этель, кричит ей в ответ: «Не мешайте нам работать, леди! Здесь творят историю».