Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
— В такой благоприятный день у вас наверняка еще много дел…
Шузаи оглядывает пустой додзё и пожимает плечами.
— Тогда, — кланяется переводчик, — я принимаю ваше приглашение.
Шузаи приказывает своему ученику растопить очаг в его квартире. Мужчины переодевают тренировочные одежды, обсуждая новогодние повышения и понижения по службе, объявленные этим днем магистратом Омацу. Войдя в жилое помещение учителя, Узаемон вспоминает десять или более учеников, которые ели, спали и учились здесь, и где он получил первые уроки у Шузаи, и двух почтенных пожилых женщин, живущих по соседству, которые ухаживали за ними. Ныне в этих комнатах
Ученик Шузаи наливает теплое саке в потрескавшуюся фляжку, кланяется и уходит.
«Вот теперь пора, — говорит себе Узаемон, — сказать, что я должен…»
Заботливый хозяин и его колеблющийся гость наполняют друг другу чашки.
— За удачу семьи Огава в Нагасаки, — провозглашает Шузаи, — и скорейшее выздоровление твоего уважаемого отца.
— За процветание додзё учителя Шузаи в год Овцы.
Мужчины опорожняют первые чашки с саке, и Шузаи довольно выдыхает: «Боюсь, процветание ушло навсегда. Хотелось бы ошибаться, но слишком много сомнений. Прежние ценности теряют вес — вот в чем проблема. Запах упадка висит везде, как дым. О — о, самураям все еще нравится рассуждать о битвах, как и их доблестным предкам, но, когда пусты кладовые, они прощаются с искусством владения мечом, а не с наложницами и шелковыми одеяниями. Те, кому еще по сердцу прошлые дни, они-то как раз сегодня не дружат с удачей. Еще один ученик ушел от меня на прошлой неделе со слезами на глазах: жалованье его оружейника- отца за последние два года уменьшилось наполовину, а теперь этот господин узнает, что его рангу не полагается новогодняя выплата. Это конец двенадцатого месяца, когда ростовщики и судебные приставы ходят вокруг, охотясь на приличных людей. Слышал о последнем совете из Эдо служащим, которым не платят? «Покрывайте свои нужды разведением золотых рыбок». Золотых рыбок! Кто будет тратить деньги на золотых рыбок, кроме торгашей? А сейчас, если бы только разрешили носить мечи сыновьям торговцев, — Шузаи понижает голос, — очередь учеников выстроилась бы до рыбного рынка, но лучше зарыть серебряные монеты в лошадиный навоз, чем дождаться, когда Эдо выпустит такой указ. — Он наполняет чашки — свою и Узаемона. — Э — э, слишком много о моих заботах: ты думал совсем о другом, когда мы фехтовали.
Узаемон давно перестал удивляться проницательности Шузаи.
— Не знаю, есть ли у меня право вовлекать тебя.
— Верящий в судьбу, — отвечает Шузаи, — понимает, что вовлекаешь меня не ты.
Влажные ветки в очаге трещат, словно кто-то наступил на них.
— Тревожные вести дошли до меня несколько дней тому назад…
Блестящий, будто покрытый лаком, таракан крадется вдоль стены.
— …в виде свитка. Насчет Ордена храма Ширануи.
Шузаи, посвященный в отношения Узаемона и Орито, изучает лицо друга.
— Свиток содержит секретные наставления ордена. Они… ужасные.
— Это закрытое для посторонних место — гора Ширануи. Ты точно убежден, что свиток подлинный?
Узаемон достает из рукава кизиловый футляр для свитков.
— Да. Я бы очень хотел назвать свиток поддельным, но он написан аколитом ордена, который больше не мог терпеть угрызения совести. Сбежал оттуда, и, прочитав свиток, понимаешь почему…
Бесчисленные копыта дождя стучат по мостовым и крышам.
Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.
— Чтение может поставить под удар и тебя, Шузаи. Это опасно.
Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.
— Но это же… — в ужасе шепчет Шузаи, — …это же безумие. Неужели эта… — он указывает на свиток, лежащий на низком столике, — …кровавая бессмыслица может купить бессмертие? Фразы безобразные, но… третья и четвертая догмы… если «Дарители» — члены ордена, «Носительницы» — женщины, а «Дары» — новорожденные, тогда храм Ширануи — это не — не — не гарем, а…
— Ферма. — Узаемону пережимает горло. — Сестры — домашний скот.
— Шестая догма — о «заливании Даров в Чаше рук»…
— Они, должно быть, топят новорожденных детей, как ненужных щенков.
— Но мужчины, которые топят… они же отцы.
— Седьмая догма приказывает пяти «Дарителям» возлежать с одной «Носительницей» несколько ночей, чтобы никто не подумал, что он отец своего ребенка.
— Это… это противоречит Природе: женщины, как можно… — Шузаи не в силах закончить фразу.
Узаемон принуждает себя высказать вслух самые худшие опасения:
— Женщин насилуют, когда они более всего готовы к оплодотворению, а когда рождаются дети, их крадут. Согласие женщин, я полагаю, никого не интересует. Ад становится адом, когда никто не обращает внимания на прогуливающегося дьявола.
— Возможно, некоторые накладывают на себя руки, не выдерживая такой жизни?
— Возможно, некоторые так и делают. Но посмотри на восьмую догму: «письма от принятых Даров». Мать, которая верит, что ее дети живут своей жизнью в приемных семьях, скорее всего, терпит — особенно, если лелеет надежду на встречу со своими детьми после ее «нисхождения на землю». А факт, что на самом деле эти встречи не происходят, до стен Дома сестер не доходит.
Шузаи не отвечает, но смотрит, прищурившись, на свиток.
— Там есть предложения, которые я не смог понять. Посмотри на завершающую фразу: «Последнее слово Ширануи — молчание». Твоему сбежавшему аколиту следовало изложить признание более простым японским языком.
— Его отравили. Читать эти записи, как я говорил, опасно.
Слуга Узаемона и ученик Шузаи переговариваются между собой, подметая зал.
— И все же Владыка-настоятель Эномото, — Шузаи настроен скептически, — известен как…
— Всеми уважаемый судья, да, бог в человеческом обличии, да, академик Ширандо, доверенное лицо власть имущих и специалист в редкостных снадобьях, да. И все-таки, похоже, он верит в мистический синтоистский ритуал, которым можно купить себе кровавое бессмертие.
— Каким образом подобная мерзость остается секретом столь много десятилетий?
— Обособленность, хитрость, сила… страх. Этим можно добиться многого.
Кучка новогодних гуляк быстрым шагом проходит по улице мимо дома Шузаи.
Узаемон смотрит на почетный альков мастера, который учил Шузаи. На тронутом плесенью транспаранте написано: «Ястреб умрет с голоду, но не притронется к зерну».
— С автором этого свитка, — Шузаи осторожно выбирает слова, — ты встречался с глазу на глаз?
— Нет. Он отдал свиток старой травнице, которая живет рядом с Курозане. Госпожа Аибагава побывала у нее в гостях два — три раза, и от нее травница узнала мое имя. Она пришла ко мне в надежде, что у меня есть желание и возможности помочь самой новой сестре храма.