Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
Три молодые жены уставились в землю, а внимание Узаемона переходит на младенцев: они на руках у кормилиц, стоящих кучкой с краю. Его вновь атакуют, как и бесчисленное количество раз на дню после того прихода травницы из Курозане, кошмарные видения: одаривание Орито и, девять месяцев спустя, «потребление» учителями Дара Богини. Вновь вопрос сменяется вопросом: «Как они убивают новорожденных? Как они скрывают от матерей, от всего мира? Как люди могут верить, что такой разврат поможет им избежать смерти? Как они могут до такой степени заглушить совесть?!»
— Я вижу вашу жену — Окину-сан, не так ли? госпожа
Краска на лице Окину скрывает стыдливый румянец, но щеки слегка дрожат.
— Мой сын делает свое дело, — заявляет мать Узаемона, — это она неосторожна.
— А как, — любопытствует госпожа Набешима, — «мы» привыкли к Нагасаки?
— Она все еще тоскует по Карацу, — отвечает мать Узаемона. — Такая плакса!
— Тоска по дому может быть, — матрона похлопывает себя по животу, — причиной…
Узаемон хочет защитить свою жену, но как сражаться с разукрашенным оползнем?
— Может, ваш муж, — госпожа Набешима спрашивает мать Узаемона, — отпустит вас и Окину-сан позже днем? У нас будет небольшое празднование в доме, и ваша невестка сможет получить хорошие советы от матерей ее возраста. Но — о-о! — Она, нахмурившись, смотрит на старшего Огаву. — Наверное, вы думаете, это неудобно, такое внезапное приглашение и, учитывая здоровье вашего мужа…
— Здоровье ее мужа, — перебивает старик, — превосходно. Вы двое, — он насмешливо смотрит на свою жену и невестку, — делайте, что хотите. Мне надо прочитать сутры в честь Хисанобу.
— Такой набожный отец, — госпожа Набешима покачивает головой, — нынче образец для молодежи. Тогда все решено, да, госпожа Огава? После фуми — е приходите в наш… — она прерывает предложение, крикнув кормилице:
— Заткни рот этому мяукающему поросенку! Неужто забыла, где мы находимся? Стыдись!
Кормилица отворачивается, обнажает грудь, начинает кормить ребенка.
Узаемон всматривается в очередь в галерее, прикидывая, как быстро она движется.
Буддийское божество Фудо-мёо свирепо смотрит с ярко освещенного свечами алтаря. Его гнев, как учили Узаемона, страшит нечестивых, его меч разрубает их невежество, его веревка свяжет любого демона, его третий глаз видит насквозь человеческое сердце, камень, на котором он стоит, символизирует его несокрушимость. Перед ним сидят шесть членов Инспекции духовной чистоты в церемониальных одеждах.
Первый инспектор спрашивает отца Узаемона:
— Пожалуйста, назовите свое имя и должность.
— Огава Мимасаку, переводчик первого ранга Гильдии переводчиков на Дэдзиме, глава семейства Огава округа Хигашизака.
Первый инспектор говорит второму: «Огава Мимасаку присутствует».
Второй находит имя в списке: «Огава Мимасаку внесен в список».
Третий пишет имя: «Огава Мимасаку записан присутствующим».
Четвертый с пасофом произносит: «Огава Мимасаку сейчас исполнит обряд фуми — е».
Огава Мимасаку становится на истертую бронзовую табличку с изображением Иисуса Христа и надавливает пяткой на изображение так, чтобы все это видели.
Пятый чиновник провозглашает: «Огава Мимасаку исполнил обряд фуми — е».
Переводчик первого ранга сходит с идолопоклоннической таблички и с помощью Киошичи садится на низкую скамью. Узаемон подозревает, что отец страдает от боли гораздо сильнее, чем готов показать окружающим.
Шестой чиновник делает запись в списке: «Огава Мимасаку записан, как исполнивший обряд фуми — е».
Узаемон думает о чужеземных псалмах Давидовых де Зута, о том, как он чуть не попался, когда Кобаяши решил обыскать жилье голландца. Сожалеет, что прошлым летом не расспросил де Зута о его загадочной религии.
Шум веселья доносится из соседнего зала для простолюдинов.
Первый чиновник теперь спрашивает его: «Пожалуйста, назовите свое имя и должность…»
Покончив со всеми формальностями, Узаемон становится на фуми — е. Смотрит вниз и встречается с взглядом чужеземного бога. Узаемон давит ногой бронзу и думает о длинной череде мужчин семейства Огава в Нагасаки, которые когда-то наступали на эту же фуми — е.
В прошлый Новый год Узаемон гордился, что стал последним в той череде: некоторые предки, как и он, тоже были приемными сыновьями. Но сегодня он чувствует себя самозванцем и знает почему.
«Моя преданность Орито, — облекает он причину в слова, пусть и не произносит их, — сильнее моей преданности роду Огава».
Он чувствует лицо Иисуса Христа сквозь подошву.
«Любой ценой, — клянется Узаемон, — я освобожу ее. Но мне нужна помощь».
Между стенами додзё [72] Шузаи мечется эхо от криков двух сражающихся воинов и от треска бамбуковых мечей. Они атакуют друг друга, парируют удары, контратакуют, отходят назад, атакуют, парируют, контратакуют, отходят. Пружинящий деревянный пол скрипит под босыми ступнями. Капли дождя собираются подставленными под струи ведрами, которые по наполнении меняются последним, оставшимся у Шузаи, учеником. Тренировочный бой заканчивается внезапно, когда один из фехтовальщиков, пониже ростом, наносит партнеру удар по правому локтю, вынуждающий Узаемона выронить бамбуковый меч. Встревоженный победитель поднимает свою маску, открыв обветренное, плосконосое, с внимательным взглядом лицо мужчины приблизительно сорока лет.
72
Додзё/dojo (букв, «место, где ищут путь») — изначально место для медитаций и других духовных практик в японском буддизме и синтоизме. Позже этот термин стал употребляться и для обозначения места, где проходят тренировки, соревнования и аттестации в японских боевых искусствах, таких как айкидо, дзюдо, дзю-дзютсу, кэндо, карате и т. д.
— Сломал?
— Моя вина, — Узаемон держится за локоть.
Иохеи спешит на помощь своему господину, отстегивает его маску.
В отличие от лица учителя, лицо Узаемона блестит от пота.
— Повреждений нет… смотрите, — он сгибает и разгибает локоть. — Просто заслуженный синяк.
— Света не хватало. Мне следовало зажечь все лампы.
— Шузаи-сан не должен тратить масло из-за меня. Давайте закончим на сегодня.
— Я надеюсь, вы не обяжете меня пить в одиночку ваш щедрый подарок?