Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома
Шрифт:
Король Сигизмунд решил и это свое достижение увековечить. Потому все в том же Краковском предместье, у самого въезда в город, была поставлена т.н. «московская каплица» (московская часовня), под полом которой был устроен склеп для Василия Шуйского, Дмитрия Шуйского и Екатерины Шуйской. Над входной дверью в усыпальницу положили мраморную плиту с латинской надписью золотыми буквами: «Во славу Иисуса Христа, Сына Божия, Царь Царей, Бога воинств, Сигизмунд III, король польский и шведский, после того, как московское войско было разбито при Клушине, как взята московская столица и возвращен Смоленск под власть Речи Посполитой, как взяты были в плен, в силу военного права, Василий Шуйский, великий князь московский, и брат его, главный воевода Дмитрий, и содержимые затем в Гостынском
Далеко не все в этой надписи было правда. Особенно пассаж о «короле шведском». Тем не менее следует признать, что Сигизмунд знал толк в пропагандистских акциях; знал он и то, что любое государство укрепляется своими победными традициями. Впрочем, сыну Владиславу, да и другим своим преемникам, он распоряжений на сей счет не оставлял. А зря.
В Кремле со временем все более и более чувствовали свою вину — если не перед Василием Шуйским, то перед историей. А правящая династия Романовых не могла успокоиться, ибо и она в свое время приложила руку к мятежному Смутному времени. Потому, начиная с Деулинского перемирия, московские послы начинают настойчиво добиваться уничтожения всех следов «укоризны», не останавливаясь ни перед какими затратами. Впрочем, польские власти охотно шли им навстречу.
Так, по заключении Поляновского мира 1634 г. московские послы добивались отказа польского короля Владислава Сигизмундовича от прав на московский престол и титулатуру (ибо он писался «царем московским»). Король согласился. Но послам было этого мало. Они потребовали подлинник договора гетмана Жолкевского с московскими боярами о призвании королевича Владислава на царствование. И были удивлены, когда поляки объявили о его утере. Даже заподозрили в укрывательстве договора — они бы так и сделали на их месте. Но поляки действительно его где-то утеряли, о чем даже король дал клятву. Тогда послы приступили (уже во время пирушки) к обхаживанию поляков касательно могилы Шуйских: негоже-де лежать им без «службы по святых отец правилам». Чтобы полякам легче было решать такие сложные упокойные дела, москвичи дали коронному канцлеру Яну Жадику (какая говорящая фамилия!) десять сороков соболей, да еще разных подарков разным польским сенаторам. Ян Жадик обернулся мигом и вскоре заявил, что его королевское величество дало добро на перезахоронение Шуйских на родине. При этом хитрый канцлер прибавил, что «…если бы Сигизмунд был еще жив, то он бы ни за что ни одной кости не отдал, хоть бы ему палаты золота насыпали».
Если бы Жадик знал! Вопрос о возвращении останков Шуйских в Москву был для царя и его окружения настолько важен, что послам было велено торговаться, и если бы поляки запросили денег, то в посольском наказе было условлено: давать до 10 тысяч рублей (!) и «…прибавить сколько пригоже, смотря по мере, сказавши однако: этого нигде не слыхано, чтобы мертвых тела продавать». Хорошая соболиная шуба в Москве стоила 70 рублей — и канцлер мог бы купить себе сотню шуб.
Царские останки, а также останки его брата и невестки с царскими почестями отправили в Москву, где они были торжественно захоронены 11 июня 1635 г. в Архангельском соборе.
Но и на этом польская одиссея царя Василия Ивановича не закончилась. Нет, его останки уже мирно покоились в родной земле, но тут в Москве спохватились, что осталась часовня с памятной плитой как напоминание о том Смутном времени. В 1647 г. московские послы обратились к королю Владиславу через польского подданного православного вероисповедания киевского воеводу Адама Киселя [129] с просьбой уничтожить часовню или хотя бы снять плиту. Король Владислав в то время обдумывал поход против турок и татар и рассчитывал на московскую помощь. Потому он пошел на компромисс и заявил, что часовню разрушить никак нельзя, ибо там проводят службу его православные подданные (что было ложью), однако он не против отдать плиту. Московские послы удовлетворились сим ответом. Вскоре Адам Кисель на специальных подводах отправил указанную плиту в Москву в сопровождении ротмистра Николая Воронича. 10 марта 1648 г. ценный груз прибыл в Москву.
129
О сем Киселе Б. Хмельницкий сказал: «…кость-то у тебя русская, да польским мясом обросла».
Обрадованный царь Алексей Михайлович приказал выдать ротмистру соболей на 100 рублей и наградить также сопровождавших его лиц, а Киселю отправил благодарственную грамоту. Плита же чудесным образом благополучно пропала. А вскоре уже Польшу захлестнули волны Большой смуты. Не стоило полякам продавать свою историю, ой не стоило…
Но и после того отголоски «царевой укоризны» не исчезли. Как вы помните, придворный художник польского короля Томмазо Доллабелла написал панегирическую картину, посвященную представлению гетманом Жолкевским царя Василия и его братьев королю Сигизмунду. В 1703 г. тогдашний польский король Август II, а по совместительству саксонский курфюрст Фридрих Август I, принимая своего союзника, московского царя Петра Алексеевича в Варшавском замке, не преминул ему сию картину показать. Петр I, считая существование в Варшаве подобной картины обидным и позорным для Московского государства, упросил курфюрста подарить ему эту картину.
Август, сидевший на дотациях союзника, согласился. (Тем более что хитрый немец забыл сказать царю, что существует еще копия картины в Краковском музее.) Картину отправили в Россию — и там следы ее потерялись. Конечно, вряд ли Петр стал бы выставлять ее напоказ — но и весьма сомнительно, что картина разделила участь памятной плиты (т. е. была тайком уничтожена). Автор этих строк встречал сведения, что последний раз эту картину видели в конце XIX в. в художественной коллекции магнатов Сангушек. Так может стоит ее поискать?
Правда, мне картина Доллабеллы вовсе не кажется шедевром изобразительного искусства — она представляет скорее исторический интерес.
Однако долгое время о подлиннике картины Доллабеллы ничего не было слышно. И вот в 1853 г. один юный ученик Краковской школы изящных искусств дерзнул написать свой собственный вариант своей картины. Звали ученика. Ян Матейко. И хотя у картины некоторые ценители искусства находили определенные изъяны, уже тогда чувствовалось, что писал ее будущий Великий Мастер.
Первая картина Яна Матейко нашла своего покупателя — антиквар Тафет приобрел ее за 30 гульденов. Но это уже другая история…
ЭПИЛОГ.
«ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КАЗУС»
В конце 2007 г. в российских интернет-изданиях появилось следующее сообщение.
«В минувшую субботу культурная общественность Великого Новгорода подняла настоящий переполох: главный монумент города “Тысячелетие России” осквернен нецензурной надписью, да не простой, а древней — XIX века. Отлитое в бронзе слово из трех букв над фигурами российских просветителей заметили трое реставраторов. Своей находкой они повеселили родственников и друзей, а буквально через несколько часов эта новость стала главной темой дня. Городская интеллигенция настойчиво добивается того, чтобы отлитое в бронзе бранное слово затерли. Впрочем, филологи возражают, уверяя, что в XIX веке это слово не носило бранного характера.
Памятник “Тысячелетие России”, изготовленный по проекту Михаила Микешина, был открыт в Новгородском кремле 8 сентября 1862 года в честь празднования тысячелетия Руси. Бранная надпись появилась на памятнике примерно в то же время — 145 лет назад. На это указывает орфография: бранное слово состоит не из трех, а из четырех букв — с “Ъ” на конце», — сообщают «Новые известия».
В интернет-форумах тотчас закипели дискуссии: что же написано на памятнике. Один форумчанин даже предположил, что надпись гласит: «Слава России!»