Тысячелетний путь литературы
Шрифт:
Аввакум родился около 1620 г. Отец его священник был подвержен пороку пьянства, мать – великая постница. Уже сама атмосфера семьи как бы представила перед ним два традиционных российских пути – либо к духовному подвигу, либо в омут пьянства. Не приемлет живая русская душа простого сытого прозябания, не находит в нём смысла, если есть рядом униженные и оскорблённые, нищие и голодные сироты, если долг свой Христианский люди исполняют кое-как или вообще не исполняют. Тогда либо в бессилии складывают руки и «опускаются», или, воспламенившись душою, встают на борьбу.
В возрасте 23 лет Аввакум сам стал сельским священником. Жизнь его складывалась трудно. Прихожане не прощали своему пастырю суровых обличений и, бывало, доходили до рукоприкладства. «…дьявол научил попов, и мужиков, и баб, – пришли к патриархову приказу, где я дела духовныя делал, и, вытаща меня из приказа собранием, – человек с тысящу и с полторы их было, – среди улицы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами… Наипаче же
Начальники не только грозили расправой, но и пытались сии угрозы исполнить, когда Аввакум заступался за обиженных или проявлял свойственные ему религиозный максимализм и нетерпимость. «У вдовы начальник отнял дочерь, и аз молих его, да же сиротину возвратит к матери, и он, презрев моление наше, и воздвиг на мя бурю, и у церкви, пришед сонмом, до смерти меня задавили. И аз лежа мертв полчаса и больши, и паки оживе божиим мановением. И он, устрашася, отступился мне девицы. Потом научил ево дьявол: пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я молитву говорю в то время.
Таже ин начальник, во ино время, на мя рассвирепел, – прибежал ко мне в дом, бив меня, и у руки отгрыз персты, яко пес, зубами. И егда наполнилась гортань ево крови, тогда руку мою испустил из зубов своих и, покиня меня, пошел в дом свой. Аз же, поблагодаря Бога, завертев руку платом, пошел к вечерне. И егда шел путем, наскочил на меня он же паки со двемя малыми пищальми и, близ меня быв, запалил из пистоли, и божиею волею на полке порох пыхнул, а пищаль не стрелила. Он же бросил ея на землю и из другия паки запалил так же, – и та пищаль не стрелила. Аз же прилежно, идучи, молюсь Богу, единою рукою осенил ево и поклонился ему. Он меня лает, а ему рекл: «благодать во устнех твоих, Иван Родионович, да будет!» Посем двор у меня отнял, а меня выбил, всего ограбя, и на дорогу хлеба не дал».
На самом деле ничего удивительного нет, если учесть, что в те времена необязательно исполняли церковные обряды. Обычным было привнесение в таинства православной церкви элементов знахарства, колдовства и всякого рода суеверий. Состояние грамотности населения было к тому времени тоже не лучшим. Вот что говорит о просвещении того времени академик Д. С. Лихачёв: «Рост закрепощения крестьян вёл к падению грамотности. Поэтому в XVI в. число грамотных могло быть меньше, чем в XIV и XV вв. На эту возможность указывают многие признаки». Как не вспомнить тут повесть Николая Васильевича Гоголя «Тарас Бульба»: «Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни. Учившиеся им ни к чему не могли привязать своих познаний, хотя бы даже менее схоластических. Самые тогдашние учёные более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта». Именно такое учение хлынуло тогда с западных украинско-белорусских областей. Причины падения грамотности населения мы теперь понимаем – это ослабление влияние Православной церкви в результате еретического заговора, раскрытого в 1504г., измен и предательств во времена Иоанна Грозного и ослабления власти и оккупации Москвы польским войском – тайным и открытым наступлением латинства на Православие. Ослабление влияния церкви на население вместе с ухудшением благосостояния (по Д. С. Лихачеву) – неизменно приводит к упадку нравственности и морально-этических норм, а это ведёт к упадку культуры в целом и, как следствие – падению грамотности.
Выполнение даже элементарных церковных правил встречало недоумение не только у прихожан, но и у священников. А протопоп Аввакум был строгим блюстителем веры. «Егда еще был в попех, прииде ко мне исповедатися девица, многими грехми обремененна, блудному делу и малакии всякой повинна; нача мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и горько мне бысть в той час: зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил руку правую на пламя, и держал, дондеже во мне угасло злое разжение …». Или другой пример из его «Жития»: «Придоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един у многих и медведей двух великих отнял, – одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле. И за сие меня Василей Петровичь Шереметев, пловучи Волгою в Казань на воеводство, взяв на судно и браня много, велел благословить сына своего Матфея бритобрадца . Аз же не благословил, но от писания ево и порицал, видя блудолюбный образ. Боярин же, гораздо осердясь, велел меня бросить в Волгу и, много томя, протолкали. А опосле учинились добры до меня: у царя на сенях со мною прощались; а брату моему меньшому бояроня Васильева и дочь духовная была.».
«Димитрий Ростовский, сочинявший знаменитые свои «Четьи Минеи» по иноческому обету, завещал (и это было исполнено) положить черновики этого труда в
Дважды Аввакуму пришлось бежать в Москву, спасаясь от разгневанной паствы. В Москве Аввакум сближается с кружком «ревнителей благочестия», участники которого были обеспокоены падением авторитета церкви среди населения (причины этого мы уже знаем), и в догматических вопросах настойчиво требовали сохранения древних «отеческих» традиций, так что Аввакум – не единственный, кто подвергался гонениям.
Формула «ученье – свет», так активно использовавшаяся в советское время в виде лозунга, тоже придумана не вчера. Только первоначально имелся в виду свет духовный, Фаворский свет. Не набивание головы различного рода знаниями, применение которых оборачивается для человечества катастрофой, а просвещение души, которая одна и способна направить учёного на верный путь. Вот какого просвещения недостаёт порой на святой Руси. Поэтому у нас каждая эпоха «просвещения», каждый век науки превращаются в эпоху мракобесия. Слабые и темные в вопросах веры, мы с лёгкостью начинаем веровать во всемогущество науки, то есть в самих себя, не понимая простой элементарной вещи: если Господь открывает нам свои тайны, которыми мы можем воспользоваться, совершая великое благо, то это вовсе не значит, что мы равны Ему. И уж, конечно, Он даёт нам эти знания, чтобы мы не использовали их во вред. В результате в очередную «эпоху прогресса» расцветает знахарство и прорицательство, гадалки и колдуны, экстрасенсы и астрологи пленяют наши души и забираются в наш карман. И потому так манит к нам графов Калиостро всех мастей. Вместо веры в Христа-спасителя верим, что нам могут повредить три шестёрки, цифра тринадцать, дурной глаз, штрих-коды на пакетиках или собственные паспорта. И потому имеем мы на сегодняшний день то, что имеем…
В 1650-х гг. патриарх Никон начинает проводить свою реформу церковных обрядов и требовать исправления богослужебных книг по греческим оригиналам, в угоду западной богословской науке, исходя из благого вроде бы желания объединить христианский мир и одна из многочисленных попыток поравняться с «культурным» Западом, вести с ним диалог на равных… «…В памети Никон пишет: «Год и число. По преданию святых апостол и святых отец, не подобает во церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще же и трема персты бы есте крестились». Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали», – вспоминает Аввакум в «Житии». Реформы Никона вызвали резкое возражение среди защитников старых обрядов, во главе которых становится протопоп Аввакум. «Увы рассечения тела Христова, пущи жидовскаго действа!». В 1653 г. по требованию Никона Аввакума ссылают в Сибирь, где он пробыл до 1662 г. «…время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати!». Царь Алексей Михайлович, отстранив Никона от дел, приказывает вернуть опального протопопа. Аввакум с почетом был принят в Москве, но, увидев, что и без Никона «зима еретическая на дворе», снова «заворчал», требуя восстановить «старое благочестие». В ответ на это последовали новые гонения – ссылка в Мезень, расстрижение, заточение в монастырских темницах. В 1667 г. Аввакума и его сподвижников – Епифания, Федора и Лазаря – ссылают на север, в Пустозерск, где они томятся в земляной тюрьме. Попросту – сидят круглый год в ямах, вырытых в земле.
В Пустозерске, в заключении, Аввакум между 1669 и 1675 гг. пишет свое «Житие». Написать «Житие» Аввакума «понудил» его духовный отец и соузник по пустозерской ссылке – инок Епифаний. Шедевром древнерусской литературы называют специалисты «Житие» протопопа Аввакума – явлением, выдающимся даже на фоне богатой художественными открытиями литературы XVII века.
В композиции «Жития» помимо традиционного жития: вступление – повод создания жития, рассказ о юных годах Аввакума и о чудесах, которые свидетельствуют о божественном признании подвижника, Аввакум обосновывает возможность такого жития-автобиографии. Именно в этом отношении важны оказываются эпизоды, в которых автор убеждается сам и убеждает читателя в своем праве на мученический подвиг защитника истинной веры. «Ох, горе! всяк мняйся стоя, да блюдется, да ся не падет. Люто время, по реченному Господем, аще возможно духу антихристову прельстити избранныя. Зело надобно крепко молитися Богу, да спасет и помилует нас, яко благ и человеколюбец», «На утро архимандрит с братьею пришли и вывели меня; журят мне, что патриарху не покорился, а я от писания ево браню да лаю. Сняли большую чепь да малую наложили. Отдали чернцу под начал, велели волочить в церковь. У церкви за волосы дерут, и под бока толкают, и за чепь торгают, и в глаза плюют. Бог их простит в сий век и в будущий: не их то дело, но сатаны лукаваго».