Тюрьма для свободы
Шрифт:
За первой встречей последовала вторая, потом третья. Встреч стало так много, что они перестали их считать. Только с трепетом ждали, пока вновь увидятся. С каждым прожитым днем становились роднее. Но Эрида не полюбила Эрла. Не могла забыть свою первую любовь и причиненную боль. Сохраняла дистанцию. Считала, что дважды невозможно повторить ошибку. Не прощала себя за любовь. Если была бы возможность придумать и выпить до дна микстуру от любви, то непременно это сделала. И хотя Эрл повторял, что верно будет ждать, пока она его полюбит, все же временами терял надежду. Да, во многом они вели себя как пара. Ходили на свидание, гуляли, посещали сеанс в кинотеатре, садились в последних рядах, держались за руки. Она разрешала ему целовать, тереть мочку, кусать шею. Ее руки ласкали его. Эрида была не прочь прижаться губами. Не избегали половых отношений. Но все же, чего-то не хватало. Она не была открыта для взаимоотношений. Уединяясь с Эрлом, думала, а что если и сейчас все не так, все ложь и обман. На его признание в любви, сухо отвечала, что он ей тоже нравится. Но спустя некоторое время уста ее шептали: «Сердце у меня сильно стучит, болит, ноет…». Он понимал, в чем дело, но умалчивал, ощущая, что бессилен чем-либо помочь. В нем пробуждалось сострадание к ней, стал ощущать свою сопричастность…
Был конец ноября. Эрл только вернулся домой после занятий. Позвонила Эрида, приглашала
— Я очень рада, что все так сложилось. Хотя не могу любить тебя так, как ты хочешь, но я счастлива, иметь такого друга. Моя жизнь интересна и многообразна…
Он обнял ее и ничего не сказал. Знал, Эрида сильная и сама разберется, а он будет рядом. Пусть даже не в качестве любимого, но все ж близкого человека. А большего не надо.
Молодость
В аудитории было душно. Эрл сидел на самой последней парте. Рисовал портрет девушки, сидящей напротив. На уроке философии на первых трех партах никто не сидел. Преподаватель был похож на Луи де Фюнеса. Все студенты между собой называли его комиссаром Жювом. Образы комедианта и философа не увязывались, поэтому у большинства вызывал смех. Студенты старались отвлечься, чтобы не впасть в истерический смех. Хотя иногда это не получалось. Тогда кто-то вначале начинал пыхтеть, потом громко хохотать и выбегал из аудитории. Вслед за ним по очереди выходили все. И сейчас, когда до конца урока оставались считанные минуты, сидящий за одной партой с Эрлом стал смеяться и выбежал. Преподаватель остановился, посмотрел на захлопнувшуюся дверь и сказал: «Смейся безумец. Человеку дано смеяться, как и умирать». Сказав это, он стал ходить взад и вперед. «Почему ваш товарищ стал смеяться?», — спросил он. Никто не ответил. Тогда преподаватель продолжил: «Человек временами думает не тем местом, которое предусмотрено для этого. Есть среди вас верующий человек?». Встала девушка. Преподаватель посмотрел на нее, улыбнулся и заметил: «Когда предстанете перед вашим Богом, не говорите ему лишнего. Скажите лишь „отрекаюсь“. Он поймет».
Раздался звонок. Эрл положил тетрадку в свой красный рюкзак. Все начали громко говорить, о чем-то спорить. Преподаватель сел за стол, снял расческу и лист бумаги. Стал расчесываться и что-то читать. Наверное, так готовился к следующему уроку. Перекличку он никогда не делал. Староста время от времени подходила к нему, просила, чтобы расписался. Ему было все равно, кто присутствовал на уроках. Уверял, что на экзамене он вспомнит, кто и как посещал лекции. Эрл попрощался со всеми и вышел. Аудитория находилась на четвертом этаже. Стал спускаться, перешагивая через две или три ступеньки сразу. У входа стояла девушка. Каждый раз, когда видел ее, он останавливался. Она была хороша собой, мила. Рука судьбы опустилась на его плечо, потом дала щелчок по лбу. Он стал думать, что она создана именно для него. В себе воплощала все лучшее из того, что когда-то могли создать художники. Эрл смотрел на нее. Она была одна, выходила из университета. Вдруг кто-то окликнул его. Он оглянулся. Это был однокурсник.
— Что встал? — спросил сокурсник.
— Ты знаешь ту девушку? — не отрывая взгляда от незнакомки, прошептал Эрл.
— Ту, в синем платьице? Ага, знаю. Она была одноклассницей моей подруги. В школе все над именем подтрунивали: «Веста — вечная невеста». Ее Веста зовут. Красивая, но заторможенная. Чердак у нее не в порядке.
— Что ты знаешь о ней? Можешь познакомить?
— Она меня не знает, а с подругой мы в ссоре. Прости, дружище. Будь здоров! — ответил он и ушел.
Эрл каждый день видел Весту. Она была повсюду, и одновременно ее нигде не было. Будто была тенью, постоянно преследующая Эрла. Он представлял себе, как она рано утром встает. В пижаме идет в душевую, моется, чистит зубы. Ее зеркальное подобие также хорошо собой. Они две подруги, не то что Эрл и Тот. Ей не стоит больших усилий навести красоту. Приведя себя в порядок, выходила пораньше и медленно гуляла по парку. Садилась на скамью и учила уроки. Дышала чистым воздухом до начала занятий. Он даже четко знал, каким шагом она ходит по переулкам, что делает каждую секунду. Так приятно в эту раннюю пору бродить по переулкам. Веста, это чувствовалось отчетливо, была одинока: у нее не было ни подруг, ни друзей. Всякий раз, когда с ней кто-то здоровался, отвечала тихим кивком головы и проходила мимо. В его воображении она была похожа на пушинку, такая же мягкая и легкая. Казалось, легкое дуновение ветра может поднять ее в воздух. Он воображал, как по ночам она разжигает камин. Садится в кресло-качалку и начинает читать романы, между строк думая о своем будущем. Как хотелось ему хоть один раз подойти к ней, поздороваться, попросить, чтобы она заговорила с ним. Строил диалоги: задавал вопросы и представлял возможные ответы. В желании забыть Весту, часто шел к Эриде.
Прошло несколько месяцев. Они даже начали при встрече здороваться. Но он не рисковал заговорить. Однажды Эрл после занятий спускался по дороге, ведущей к остановке. Заметив знакомый силуэт, замедлил шаг. Веста стояла не одна. Незнакомый парень прислонил ее к дереву. Он целовал ее в губы. Эрл из-за угла глядел, как ее обнимают чужие руки. Вот по ее ноге нежно двигается рука. Она стоит напротив незнакомца, склонив голову ему на плечо. В этих объятиях чувствуется некое спокойствие: их сердца бьются синхронно. Можно было заметить, как время для них остановилось. Все происходило в замедленном движении. Она была счастлива. Но это счастье не могло воодушевить Эрла. Он почувствовал в груди ужасную боль. Смотрел на нее, нервно дрожал. Она была счастлива, а он нет. Ее молодость принадлежала не ему, как того бы хотелось. Ревность — чудовище с огромными глазами. В горле все пересохло. Силы покидали его. Легким не хватало воздуха. Это ощущение появлялось всегда, когда рана в груди становилась все больше. Она не излечивалась, а просто меняла размеры: не успев уменьшиться, увеличивалась вдвое. Эрл смотрел на парня и думал о том, что вместо него мог бы стоять он. Тот парень не был ничем примечателен. Ростом не вышел, а торчащие уши вовсе вызывали смех. Был худым, еще не оформившимся юношей. Сильно загорелое лицо способно было рассказать многое о своем хозяине. Эрл готов был выстроить в своих фантазиях историю о том, как тот родился и вырос в деревне среди уток и гусей. Странное чувство любви, ревности и ненависти сливались воедино и отупляли его. Говорят, что любовь живет на бессознательном уровне. Но разве любовью можно назвать эмоции, которые испытывал в это мгновение Эрл? Ему было обидно, что исходящее от него тепло уходило никуда, испарялось. Не было кого-то, кому сумел бы отдаться полностью, согреть и согреться. Смотрел на влюбленную пару и приближался к пониманию смысла любви. Но почему это творилось не с ним? Интересно, какие слова парень шептал на ушко Весте, от которых она таяла на глазах? Какой вкус у этих губ? Вот какие вопросы в эти минуты задавал себе Эрл, взволнованный от опустошенности. Придуманный мир, в котором жил и радовался, рушился на глазах. Будто башня из пазлов, которую он строил все это время, обрушивалась и падала на него. Нужно было убегать, но не знал куда. Башня была привязана к нему. Она следила за каждым движением. Кружилась и закручивала его. Хватала и подбрасывала в воздух. Не давала возможности спастись. Башня кричала. Эрл знал, что Веста больше не будет принадлежать ему. Но не знал, что Веста никогда ничьей собственностью не была, да и не будет. Как и каждому человеку, ей хотелось быть любимой и любить, и неважно кого.
Оставив их наедине, Эрл бросился в ближайший киоск. Хотел купить сигареты. Возможно, они смогли бы немного успокоить. Возникло острое желание покурить, почувствовать дым сигарет. Какой-то период курил много, но бросил. Теперь потребность вновь возвращалась. Прилавок по неопределенным причинам был закрыт. Опустившись и сев на ближайший бордюр, ладонями крепко закрыл глаза. И вновь он увидел Весту. «Как счастлива она, — вслух произнес он. — Но почему это душевное удовлетворение ей принес другой? И кто он такой?» Представлял, как ее губы шепчут: «Люблю». И в этот миг не Эрл, а некто совсем посторонний прикасается к ее шее. Веста закрывала глаза, нежно взявшись ладонями за голову любимого, ощущая между пальцами его тонкие волосы. «Как много боли в этом слове — любовь», — сказал Эрл и тяжело вздохнул. Ощущал, как губы начали дрожать, у оснований волос по всему телу появились небольшие пупырышки. Знобило и захотелось вырвать. Еле сдерживал себя. Он закрыл глаза.
Отчетливо услышал колокольный звон. Набат все становился сильнее и приближался. Перед ним стояла опустошенная, но не разрушенная церковь. Эрлу захотелось встать и пойти туда. Как только стал приближаться, увидел, как оттуда вылетают летучие мыши. Они летели прямо на него, испуская очень громкие звуки. Люди убегали. Лишь он один пристально глядел на эти ненавистные ему живые существа и продолжал свой путь. Был между выбором: убежать или остаться, спрятаться или восторжествовать. Любовь звала, но ненависть велела отступиться. Услышал голос Мисс Бенетти, которая говорила, что думает о его судьбе: «Эрл, а ведь тебе будет сложно. Но ты рожден для большего. Те, кому сразу и легко все дается, не умеют сражаться за счастье. И лишь те приближаются к блаженной истине, которые больше всего измучены». Может быть, она была права. Кто-то, которого принято называть Богом, посылал ему всяческие испытания. Он должен был добиться большего, чем многие из его окружения. Он вспомнил ее слова как нельзя кстати. Но и они не могли его утешить. Он шел дальше и дальше. Перед воротами стоял священник. Лица под накидкой не было видно. «Разве не пройдешь ты сквозь страх к любви?», — спросил он у Эрла. Ничего не смог ответить Эрл. Поднял с пола ключ, вставил в замок. Змей, который обвивал всю церковь, стал ползти по его ноге. Он не обратил на это никакого внимания, отодвинул деревянную дверь и переступил порог. Церковь была освещена так, как никогда раньше не был освещен ни один из храмов. Змея сейчас охватила его шею и старалась задушить. У алтаря он увидел худую фурию. Она начала креститься правой рукой, и в завершении приложила пальцы к животу. Но после резко сбросила с себя крест и повернулась к Эрлу. Ее глаза были ярко красного, пламенного цвета. Улыбнулась, но в тот же момент Эрл услышал громкий смех сзади. Он медленно повернул голову. Вместо священника в рясе стоял лукавый…
Темнело. Эрл сидел по-прежнему на том же месте, никого и ничего не замечая. Мимо проходили женщины в коротеньких юбках, цокая своими каблуками. Что-то рассказывали своим дорогим мужчинам, смеялись и радовались. А мужчины шли рядом с ними тихо, молча размышляя о завтрашнем дне.
Суд
Предоставляю каждому судить,
кого здесь нужно просто посадить
на цепь и за решетку. Чудеса.
Не лучше ль будет отвести глаза?
До суда осужденного всегда доводят до состояния вынесения себе собственного приговора. Эрл не был исключением. Его заставляли подписать все, что он совершил и чего не избежал. Следователи прекрасно знают свою работу. Они пользуются ситуацией, чтобы запугать арестанта. Два бугая помогали ему в этом: избивали до лишения сознания. Когда осужденный падал, не переставали бить его ногами. Чувствовал ли боль? Скорее нет, чем да. Отупение и непонимание происходящего с ним — вот что было. В эти минуты арестованный мог сказать что угодно. Вспомнить все то, что было не с ним. Возникали образы из прошлого. Перед глазами появлялись образы из прочитанных книг. Госпожу Пуато отводили в камеру. Пока что она еще «госпожа», но скоро станет «подследственной», а потом и «подсудимой». Миша видел, что глаза надзирателя внимательно смотрят на него. Были пятеро, которые молчали. Миньон ходил бледный. Он ограбил розового голландца. Эрл отупевшим взглядом смотрел вдаль и ничего не говорил. Когда и пытался что-то сказать, не мог: рот был полон крови.