Тюрьма, зачем сгубила ты меня?
Шрифт:
– Ну, получается, что да, – еще больше сжался Левка.
– Как раскусили?
– Малява по мою душу пришла.
– Почему жив до сих пор?
– Так это, били ж… Если б не инспектора…
– Кто?
– Ну инспектора. Надзирателей так сейчас называют…
– Ты, случаем, не мент, если все знаешь?
– Нет, за это будь спокоен…
– А не спокоен я. За то, что ты пидар гнойный, не спокоен… В нашу камеру пришел, народ шкварить? – презрительно, спросил Карцев.
– Так это, здесь же все такие! – в испуге изумленно захлопал глазами Левка.
– Какие такие?
– Зашкваренные… Ну, петухи…
– Кто здесь петух? – взвыл Георгий.
– Ну все… – опуская глаза, буркнул Левка.
– Ах ты, мразь!
Карцев схватил новичка за грудь, затащил его в угол камеры, не попадающий в сектор обзора со стороны надзирателя, и со всей мочи ударил его кулаком в челюсть.
Левка сильно ударился головой о стену и, теряя сознание, сполз на пол. Карцев не на шутку перепугался. Нагнулся, нащупал пульс. Жив.
Все обошлось. Левка пришел в себя, кое-как забрался на свою шконку там и затих.
Утром после завтрака Карцева вывели из камеры для встречи с адвокатом. Пухлый, розовощекий Илья Данилович встретил его, как всегда, приветливо. На иное и рассчитывать было нельзя, зная о тех гонорарах, которые он получал за свою работу.
В кабинете было прохладно, но у Ильи Даниловича на лбу выступила испарина. Он смахнул ее платком, в который тут же продул нос.
– Нездоровится что-то, в жар бросает, – смущенно улыбнувшись, сказал он. – Пора менять направленность.
– Какую направленность? – подозрительно покосился на адвоката Карцев.
– На гражданские дела переходить надо, а то устал я уже от этих тюрем. Вредно здесь находиться.
– Да? Не знал.
Илья Данилович как будто не заметил сарказма.
– Да, да, вредно, – подтвердил он. – И для психики вредно, и вообще…
– Туберкулез, СПИД…
– Ну, на счет СПИДа не знаю, а туберкулез здесь гуляет… И эти слухи…
– Какие слухи?
– Говорят, привидения у вас здесь водятся. А я человек впечатлительный…
– Привидения? Кто говорит?
– Да сегодня пропуск оформлял, говорили, эти, из охраны… Сегодня ночью привидение по третьему этажу бродило, по тюремному коридору. Надзиратели, говорят, видели. Ужас. Души замученных, невинно репрессированных маются…
– Когда, говорят, бродило? Сегодня ночью? – насторожился Карцев. Недоброе предчувствие ледяной рукой коснулось его горла.
– Да, сегодня…
Похоже, и адвокат разволновался так, будто призрак угрожал его собственной безопасности.
– И по чью душу? – невольно сорвалось с уст Карцева.
Илья Дмитриевич отнесся к вопросу совершенно серьезно.
– Не знаю.
– Ерунда все это, – словно стряхивая с себя наваждение, тряхнул головой Карцев.
– Действительно, ерунда.
Судя по той улыбке, которая появилась на лице адвоката, оптимизм арестанта оказался заразительным.
– Что-то мы с вами заговорились. Перед нами призрак народного суда маячит, а мы в мистику вдруг ударились… Я тут хотел обсудить с вами одно давнее дело. Об изнасиловании…
– Не понял! – всполошился Георгий.
– Ну, изнасилование было. Вашу девушку убили. Давно еще, в восемьдесят седьмом году… Сначала изнасиловали у вас на глазах, а потом убили…
– Мою девушку?! У меня на глазах?!
– Да. Я поднимал материалы уголовного дела, там все ясно написано. Подозреваемый – Пермяков Егор Артемович, позже осужденный по обвинению в убийстве…
– А, ну да, было такое… – сдался Карцев.
– Такое ощущение, как будто вы забыли этот давний эпизод, – заметил адвокат.
– Да нет, не забыл… Хотел забыть. Да как забудешь… Зачем вы мне об этом напомнили?
– Насколько я знаю, после этого события вы проходили курс лечения у частного психотерапевта.
– Кто вам такое сказал?
– Ваш друг. Лежнев Максим Игоревич.
– А-а, Макс… Нашел, что вспомнить.
– Правильно сделал, что вспомнил. И психотерапевт вас вспомнил. К счастью, он жив и может дать показания.
– Какие показания?
– О том, что вы пережили сильнейшее душевное потрясение.
– Зачем это?
– Вы меня удивляете, Георгий Степанович. Я собираю факты, подтверждающие вашу, скажем так, психологическую неуравновешенность, ранимость вашей души… Мы же договорились придерживаться версии, что гражданку Пахомьеву Елизавету Михайловну вы убили в состоянии сильного душевного волнения. И показания вашего психотерапевта как нельзя лучше повышают убедительность этой версии…
– Может быть, может быть, – не стал спорить Карцев.
В камеру он возвращался с тяжелой головой. По пути к своей шконке бить никого не стал, на Тольку даже не глянул. Лег на койку, задернул ширму… Девушку его убили. Давно, двадцать лет назад. Убили. Но кто это сделал?
Татьяна шла через луг, по нахоженной тропке, от Алексеевского пруда, в строну своего дома. Походка шаткая, как будто Таня косолапая. Гоша Карцев стоял у нее на пути. Вместе с Вадиком и Максом прятался за стогом сена – Татьяна не могла их видеть. Место безлюдное. Жарко, дурманящий запах свежескошенной травы и полыни. И в душе горячечный жар.
Татьяна вздрогнула, когда он вышел к ней, перегородил ей путь. Некогда белая кепка низко натянута на глаза, в зубах соломинка, руки в карманах брюк, одна нога на пижонский манер выставлена вперед.