Тюрьмой Варяга не сломить
Шрифт:
— Здравия желаю, товарищ подполковник. Как видите, прибыли вовремя, ни на минуту не задержались.
— Хвалю, — Беспалый стянул рукавицу и крепко пожал протянутую ладонь. — А то при таком морозе дожидаться, так до пенсии не доживешь.
— Ну вам-то уж грех жаловаться, Александр Тимофеевич. Здоровье у вас медвежье…
— Сколько душ в эшелоне?
— Немного. Двести пятьдесят зэков. Ну и намучился я с ними.
— Что так?
— То бузят, то кормежка им не нравится, а один раз чуть эшелон не перевернули.
— Как же это они так? — усмехнулся подполковник.
— А
Беспалый ухмыльнулся:
— И что же они сказали?
— Сказали, что греются! — Подполковник невольно расхохотался. — И так раскачали вагон, что он едва под насыпь не опрокинулся. Сами бы, конечно, угробились, но и солдатиков бы покалечили. Только автоматными очередям и сумели их успокоить. Слава богу, отмучился. В этот раз, как никогда, устал. Эта компашка, товарищ подполковник, вам сюрпризов еще немало преподнесет! Попомните мое слово.
— А я с ними вошкаться не собираюсь, загоню их всех в «сучью» зону, вот пускай их там поучат хорошим манерам!
— Вы, Александр Тимофеич, прямо весь в батю, ничем вас не проймешь. У меня вот так не получается.
— Ничего, капитан, послужишь у меня, и у тебя выйдет: не можешь — научим, не хочешь — заставим.
— Товарищ подполковник, а спирт у вас есть? — осторожно поинтересовался капитан и пояснил: — Вроде и взяли с собой немало — целую канистру, да тут такие морозы пошли, чуть дуба не дали, только спирт и спас. Пили ковшами, как компот, за два дня весь недельный запас выдули.
— Мне это знакомо, — понимающе хмыкнул Беспалый и довольно похлопал по плечу капитана: — Зайди в сторожку, там тебе плеснут, отогреешься, — небрежно махнул он в сторону крепко сколоченной избы, что чернела за станционным домиком.
Глаза молодого капитана радостно блеснули, он заговорщицки подмигнул стоящему рядом навытяжку солдатику и, придерживая левой рукой распахнувшуюся шинель, заторопился к избе. На душе у капитана стало спокойно. Позади осталась длинная дорога, опостылевшая ответственность за заключенных и бесконечный холод, который не давал вздремнуть ни на секунду. Пусть теперь с этим этапом подполковник Беспалый повоюет. Капитан даже зажмурился. Боже, до чего хорошо, даже представить трудно — впереди его ждет отдых: стакан спиртяшки, банька и теплая мягкая постель, возможно, под боком у какой-нибудь бабенки, если Беспалый не пожлобится.
Уже взявшись за ручку входной двери, капитан обернулся и прокричал в мороз — его молодой голос был полон надежды:
— А бабы здесь у вас симпатичные есть? Адресок не дадите?
— Ты к лосихе сходи, может, она и даст, — задорно отозвался, довольный лихим командированным, Беспалый.
— Нет, я серьезно! Та-а-щ подполковник?
— А если серьезно, то есть неподалеку тут женский лагерь. Но смотри, капитан, чтобы они тебя на части не порвали. Бабы без мужиков звереют. Про отдых тогда забудь. Выспаться не надейся, заставят трахаться до утра. Так что ты подумай хорошенько и хрен свой побереги.
— Спасибо, что предупредили, — улыбнулся капитан и уверенно распахнул дверь сторожки. Из глубины комнаты в лицо ему ударили клубы теплого воздуха, запахло салом и жареной картошкой.
«Нет уж, Александр Тимофеевич, — с радостью подумал капитан, — лучше я до утра спать не буду, но ближайший вечерок и ночку обязательно проведу в обществе вольноотпущенной девицы, а уж она-то пусть постарается и крепенькими ручонками и кое-чем еще, что у нее там имеется, утолит желание да развеет тоску».
Подполковник Беспалый неторопливо прошел вдоль цепи солдат. Под ногами сердито поскрипывал снег, злобно рычали собаки, предчувствуя большую работу, а солдаты, устав от долгого ожидания и холода, глухо матерились. Они с нетерпением ждали привычной команды, чтобы заняться привычным делом — этапировать зэков в лагерь. Вот тогда начнется настоящий концерт, и уже брань обозленных заключенных будет слышна на всю тайгу.
— В общем так, — строго начал Беспалый, пристально всматриваясь в озябшие лица конвойных, — будьте с ними построже. Пусть знают, куда прибыли. Если что не так, можете затравить собаками. Я эту публику знаю. Пресекать любые поползновения к неповиновению. Если что — стрелять на поражение. А теперь открывай! Угoлoвнички уже заждались.
Металлические засовы примерзли так, что впору отогревать. А когда наконец они сдвинулись, Беспалый невольно поморщился от злобного лязга.
Из темного проема на стоящих внизу солдат смотрели десятки глаз.
— Шалавы! Это куда же вы нас загнали?! Да здесь же один снег, ебтеть!
— И холод собачий!
— Кончай базар! — уверенно распоряжался круглолицый сержант. — Мать вашу! Всем сесть! Руки за голову! Кому сказано — за голову! Или ты по башке прикладом хочешь?
Выгрузка проходила нервно, даже безголосые первогодки орали так надсадно, будто в муках покидали материнскую утробу. Собаки, чутко улавливая состояние хозяев, вторили им яростным и охрипшим лаем.
Зэки один за другим выпрыгивали на снег, приседали на корточки и, сцепив ладони на стриженых затылках, ждали очередной команды.
— Быстрей! Быстрей! — раздавалось отовсюду.
— Начальник, не гони лошадей. Мы уже приехали, и нам спешить некуда! — рассерженно oгрызнулся высокий уголовник лет пятидесяти. Телогрейка на нем была явно с чужого плеча — широкая, с длинными рукавами, а на голове — затертый малахай.
— На морозе торчать хочешь? Будет тебе мороз, можешь не сомневаться!
— А ты нас не пугай, начальник, мы к неудобствам привычные. Это тебе ляльку под бок подавай, а нам и в карцере тепло будет. Вон, морозили нас всю дорогу.
Сержант заметил у говорившего в самом углу рта золотую фиксу: она вспыхнула ярким солнечным бликом и тут же погасла под брезгливой губой. Сержант уже вздернул автомат, чтобы прикладом пригасить мятежный огонек, но, увидев злые глаза блатного, неторопливо опустил ствол — зэк принял бы удар со стойкостью. Он был как раз из той непонятной породы людей, которые, когда их пытают костром, просят раздуть его пошибче, дескать, получай удовольствие, харя, мучай, чтоб тебе потом было неладно на том свете.