Тюрьмой Варяга не сломить
Шрифт:
Веселый всегда был между ними чем-то вроде третейского судьи. Как блатной, он имел четкие принципы, которые позволяли ему быть главнокомандующим на тюремном поле. Часто от его слова, как пахана, зависела судьба того или иного зэка. Вот и сейчас он держал в своих руках жизнь новенького, а спорщики обращались к нему за советом.
— Хорошо, договорились, — шумел Мишка Питерский, — пускай Веселый нас рассудит. Если за десять минут этот хрен не поднимется, значит, с меня пачка чая.
Остальные зэки, обрадованные новым развлечением, зашевелились. Ставки сделаны, представление начиналось.
— Смотри, как глазами ворочает!
— Место выбирает, куда выползти.
— А может, его к параше подтолкнуть?
По камере прокатился дружный хохот.
— Верхом на сральнике он будет смотреться клево.
— Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! — радовался Мишка Питерский. — Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!
— Не, не доползет! Эй, братва, сейчас мы с вами чифирчиком побалуемся.
Но Варяг, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он оперся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.
— Смотри-ка, братва, а он муш-чина из крепких.
— Да просто этот чертяка жить хочет, — зашумели из дальнего угла.
— Да какой он чертяка?
— Точно чертяка! Для него унитаз родней, чем матушка.
— Не, братва, он из крутых. Смотри, смотри, как чешет! Ну будто фраер по Бродвею.
— Где я? — негромко произнес Варяг голосом, скорее похожим на стон из свежеприсыпанной могилы.
— На курорте, в Сочах, мать твою! — расхохотался Федя Лупатый.
Его остроту оценили, и камеру вновь тряхнуло от громкого смеха.
Смотрящий сделал неверный шаг. Руки у него были расставлены в стороны — чем не слепец, потерявший поводыря.
— А может, его пинком подогнать? — поинтересовался Виталька Гроб, получивший кликуху за «мокрые» подвиги. Он слыл беспредельщиком, и сокамерники держались с ним настороже — трудно было предположить, что в следующую минуту может выкинуть этот отмороженный.
— Это ты брось! — строго предупредил Веселый. — В споре важна чистота эксперимента.
Варяг прошел метр, потом другой, оперся рукой о шконку и опустился на свободное место.
— Дошел, сучара, — разочарованно протянул Федя Лупатый. — Я ведь из-за тебя, гада, пачку чая профукал, — и в сердцах он с размаху ударил новенького в лицо. Голова Владислава откинулась и громко стукнулась в стену. Потеряв сознание, Варяг завалился на спину.
— Ты его никак замочил, Лупатый? — проговорил Веселый.
— Да разве этой петушне что-нибудь сделается? — поморщился Лупатый. — Его надо к двери оттащить. Пидорам там самое место будет.
— Шлифуй базар, Лупатый, с чего ты взял, что новенький из петушни?
— А мне и смотреть особенно не надо. Такую птицу сразу разглядеть можно. Посмотрите, люди, на его рыло. Разве у коренного может быть такая сытая и довольная пачка? А взгляни на его чистенькие ручки. Ясно дело, что из петушни.
— Не понял…
— Что не понял? Не понял, так еще раз присмотрись, какая витрина холеная. Даже если это и не кочет, так все равно не из наших.
— Ладно, Лупатый, кончай базар и гони проигранный чай.
Федя нехотя принялся развязывать тесный сидор. С явным сожалением он извлек из его нутра пачку индийского чая со слоном.
— В этот раз твоя взяла. Держи обещанное, — сказал Лупатый, вручая проигранный чай Мише Питерскому.
— Ох, хорош! — смачно вдохнул тот аромат чая. — Почифирим, братва.
— Вот только где «дрова» добыть? Последнюю майку вчера спалили. А чифирчику страсть как хочется, прямо душа горит.
— Я знаю, где «дрова» достать, — зло объявил Федя Лупатый, — я у этой петушни как раз рубаху рассмотрел, кажись, из хлопка. «Дрова» что надо! Ну-ка, Лесник, подсоби раздеть залетного, — строго распорядился Федя, кивнув пареньку лет восемнадцати. — Негоже мне, блатному, в птичьих перьях копаться.
Паренек был деревенским, из глухого сибирского села, затерянного в тайге. Из тех мест, где избы не запираются на ключ, а двери просто припирают палками — значит, хозяина нет дома, а может, подался он в тайгу дня на два-на три — проверить расставленные капканы да пострелять куропаток.
Воров в тех суровых местах не водилось сроду, а если попадались таковые, то расправлялись с ними предельно просто — разрубали по частям, а потом скармливали останки свиньям. А потому, когда какой-то бродяга нелегким случаем забрел в деревушку и утащил заготовленный копченый окорочок, разорив при этом крепко сколоченный погреб, Колька разыскал в тайге вора и вколотил ему в череп двойной заряд дроби. Причем свой поступок он не считал грехом и уж тем более убийством — именно так поступали его пращуры, даже не подозревая о том, что за это полагается некое судебное наказание. Возможно, это происшествие осталось бы незамеченным, а труп, разорванный росомахами, исчез бы навсегда, если бы бродяга не оказался известным мокрушником и по его следу не шла целая рота солдат.
Недолгое дознание выявило пятнадцатилетнего убийцу, тем более что парень и не скрывался. А еще через два месяца его сунули в колонию для малолетних, где он и дождался перевода во взросляк.
Колька Лесник только хмыкнул на слова блатного, но перечить не стал. Его тонкие короткие сильные пальцы нырнули под ворот рубашки, расстегнули пуговицы. Не особенно утруждая себя, он с силой дернул отвороты, вырывая пуговицы с мясом.
Под рубашкой оказалась хэбэшная футболка. Лесник пощупал ее и довольно протянул:
— Знатные дрова. Придется разнагишать чертяку. Ничего, в камере у нас теплынь, без рубашечки и маечки не замерзнет. Зато мы душу с чифирчиком отведем.
Голова новичка безвольно и нелепо моталась из стороны в сторону, Лесник задрал футболку и вдруг отдернул руки, как будто его током шарахнуло.
— Братва, наколка-то у нашего постояльца авторитетная: крест с ангелами.
— Брось лепить, — недоверчиво отозвался Гроб. — Откуда у такого фраерка наколка с крестами может взяться?